Андрей Комаров: «потребитель движется на дно океана или в вечную мерзлоту — мы идем за ним»

Запутанный спор о миссии человечества свелся сегодня к вопросу «Будущее за человеком или роботом?». Футурологи и социологи пишут о вытеснении человека с рынка труда, а потом и с рынка брачных отношений. Дальше, пожалуй, вытеснять уже некуда. А на Петербургском международном экономическом форуме цифровизация станет одной из ключевых тем. Уже первый день, 24 мая, откроется форумом «деловой двадцатки» «Цифровизация — двигатель роста и инклюзивного развития», на котором будет выступать в том числе миллиардер Виктор Вексельберг. Основной акционер Группы ЧТПЗ (ключевой актив — Челябинский трубопрокатный завод) Андрей Комаров приветствует цифровизацию. Он согласен, что бизнес вынужденно перейдет к сокращению человеческого персонала, но уделяет персональное внимание дизайну рабочего пространства, позволяющего человеку вкладывать положительные эмоции в свой труд. А эмоциональный искусственный интеллект пока только в дальних (и неосуществимых, вероятно) планах. В интервью Forbes Андрей Комаров рассказал о том, что такое «цифровизация» в российской промышленности, а также подробно ответил на вопрос, могут ли институты развития быть эффективными партнерами крупных индустриальных компаний в инновационных проектах.«Все изменит батарейка» — В экспертном сообществе расходятся мнения, можно ли и нужно ли модернизировать нашу традиционную промышленность. Как вы оцениваете уровень инновационности в классических промышленных отраслях: в металлургическом, сырьевом и других базовых сегментах? — Об инновационности можно говорить в IT-индустрии, телекоммуникациях, может быть, в фарме и биомедицине. Правда, даже IT-сектор, где теоретически мы можем все сделать сами, не завалил наш рынок программным обеспечением, которое мы использовали бы в бизнес-процессах, в офисах или дома. На мой взгляд, станкостроение, тяжелое машиностроение — исчезающий в России тип промышленности. Западные технологии идут валом, а мы никакого ответа не формулируем. Нефтедобыча, переработка и нефтехимия — отраслевой апгрейд сделан, но отрасль находится в полной зависимости от импортных технологий. Я могу со своей стороны сказать, что в России вполне современная трубная промышленность. В ее развитие были инвестированы большие деньги, в том числе нашей компанией. — Как в вашей отрасли создаются инновации, удовлетворяющие критерию Минфина «то, чего в мире не было»? — Например, технологией лазерной сварки мы в ЧТПЗ занимались 15 лет с участием американских компаний, а в итоге сделали собственную технологию. «Доведем» ее и запатентуем. Под лазерную сварку в компании создана профильная лаборатория. Но чаще мы изучаем рынок в поисках необходимых технологических решений. — Насколько глубоко современные технологии могут трансформировать промышленность индустриальной эпохи? — Я считаю, по-настоящему все изменит батарейка. Новая батарейка, от которой моя металлургическая печь будет работать годами. — Любимая идея Анатолия Чубайса — улучшенные накопители энергии станут прорывом? — Это и моя любимая идея. Я не разговаривал об этом с Чубайсом, но тут полностью согласен. Мы не будем привязаны к географии и сможем создавать, к примеру, мобильные, временные производства — приехал, произвел и уехал. Батарейка изменит мир. — Вы не могли бы охарактеризовать место и роль России в технологической гонке? Если львиная прибыль достается мировым КБ, то где в основных цепочках мы? — Пока у нас стабильно работают основные сектора экономики. Появляется новая экономика, ей точно есть куда развиваться. Но у нас есть куча ограничений, связанных далеко не только с санкциями. Санкционные ограничения осложняют работу. Импортозамещение как принцип — правильный подход. Но все это совершенно не исключает работу на других рынках. На любых рынках всегда есть ограничения. Вот мы в трубах сталкиваемся с колоссальными ограничениями. Это вопрос страновой, преимущества тоже носят страновой характер. Например, печатает ваша страна мировую валюту или нет. Но главное, если мы срочно не решим вопроса с культивацией качественных кадров, скатимся на уровень сборочного цеха и покатимся ниже. — Хватает ли сегодня в России квалифицированных разработчиков инноваций? — В нашей «социальной наследственности» было закреплено стремление к серьезному образованию, прорывам в науке, изобретениям. Это не навсегда, но потенциал не исчерпан. Если от нас выходит такое количество классных программистов, математиков, технических специалистов (а это международный факт), значит, в нашем образовании есть сохранные практики и школы. — Что делать с утечкой мозгов из сферы новых технологий? — Важный вопрос, но я бы не связывал потребность экономики в интеллекте с его силовым «удержанием» в стране. Уезжая, люди повышают свою квалификацию. Чтобы стать специалистом мирового уровня, нужен доступ ко всей свежей информации, а еще необходимо анализировать ее под нужным углом. Но отток мозгов уже критически велик. Поэтому создание адекватной системы для их культивирования, в свою очередь, является критическим фактором.«Можно двигаться быстрее и яснее» — Для продвижения инноваций государство создает институты развития. Как вы оцениваете комбинацию: традиционная индустрия + институт развития? — Во всяком случае, история нашего партнерства с «Роснано» получилась очень интересной. В очень короткие сроки мы вместе сделали абсолютно конкурентоспособную продукцию. Суть проекта: производство соединительных деталей с другой структурой шва (то есть сварного соединения), которая позволяет вести сварку на действующем газопроводе. Вклад «Роснано» мы хорошо почувствовали. Мы хотели, но не имели возможности развивать свой продукт, а «Роснано» подставило финансовое плечо и предоставило технологии. Мы реализовали проект и выкупили долю «Роснано» к взаимному удовольствию. Продукт вышел на рынок, еще не в полную силу, но уже успешно конкурирует. — Какие факторы в устройстве или политике государства сдерживают инновационное развитие? — Первый сдерживающий фактор — слишком большое участие госкапитала и, как следствие, отсутствие конкурентной среды, которая востребовала бы инновационные подходы. А в качестве второго тормозящего фактора я бы назвал текущее законодательство в сфере технического регулирования. — Вы имеете в виду архаику промышленного строительства? — Знаете, в техническом регулировании масса разделов. В целом у нас техническое законодательство очень сильно отстало от западного. Даже численно технических регламентов у нас принято в 4-5 раз меньше, чем их существует в развитых странах. Так у нас заведено, что все технические регламенты вводятся особым законом, постановлением правительства либо президентским указом. Через Госдуму технические законы сложно проходят, не хватает ни разработчиков, ни пропускной способности самой Думы. — Каким образом было бы более оптимально вводить техрегламенты? — Через постановление правительства принимать нормы и вносить в них изменения было бы проще. К тому же в профильных ведомствах больше подготовленных экспертов. Другое дело, что законы имеют превосходящую юридическую силу. — Вероятно, правительство и бизнесу больше доверяет в каком-то смысле? — В любом случае правительство лучше ориентируется в существующих у бизнеса проблемах. Ну и надо понимать, что через техрегулирование можно решить массу вопросов по поддержке своего производителя. Это не только помощь в создании и продвижении продукции, но это и барьеры для вхождения в рынок. — Вы, со своей стороны, видите стратегические решения, способные оживить промышленность? — Как мне представляется, для стратегически важных отраслей надо утверждать отдельные стратегии развития, принимать госпрограммы и существующие предприятия выводить на траекторию развития. В нашей отрасли я назвал бы одним из критических пунктов, требующих от государства решения, массовое использование бывших в употреблении труб. В год в стране потребляется 1,5 млн б/у труб для нового строительства. Если будут закреплены ограничения в строительном кодексе и техрегламентах, в стране два трубных завода можно запустить дополнительно. Сегодня в законодательство внесены изменения: б/у трубы отнесены к отходам четвертого класса, и для их переработки нужна лицензия. В нужную сторону двинулся поезд, но можно двигаться быстрее и яснее. — Стране не хватает фокусировки на понятных направлениях и открытых коридоров для инвесторов? — Конечно, если предлагается инновационный подход, государство должно стимулировать развитие. Но прежде всего в отраслях, где это наиболее интересно или необходимо.«Я бы свои промзоны превратил в арт-объекты» — Каждая компания вкладывает свое понимание в заявленную у нас цифровизацию. Что такое для вас «цифровая индустриальная компания»? — В конечном счете наша цель — связать в едином поле и на общей платформе все агрегаты и процессы. Тогда взаимная увязка трансформаций в системе будет происходить автоматически. На ближайшие пять лет у нас в планах окончательно оцифровать все процессы себестоимости. Переход на оцифровывание процессов мы ведем уже 10-15 лет. Если в трубной промышленности применим искусственный интеллект, это станет следующим шагом. Думаю, цифровизация — посильная задача. Я исхожу из того, что успех во многом — вопрос целесообразности вложений. А на выходе мы получаем рост управляемости эффективностью. — Цифровизация меняет дизайн менеджмента компании — линейную структуру, жесткие иерархии? Скажется ли цифровизация на взаимодействии людей? — Непростая тема, потому что вертикаль привычна, понятна, отработана за много десятилетий. В новом управленческом дизайне еще мало кто из крупных компаний серьезно работал. Но уже в проектном управлении складываются более плоские, горизонтальные связи. Безусловно, мало технологически внедрить платформы, надо еще людей к этому подготовить. — Вы, как руководитель, задаете импульс к изменению внутренней корпоративной среды? — Во многом это вопрос эффективности вложений. Цифровизация не просто миллиарды рублей, это вход в серьезную перестройку управления, причем на ходу. Поэтому вхождение в процесс я вижу эволюционно. — Готов ли бизнес совершить рывок к новой адаптации? — Я не знаю частного бизнеса, который застыл бы на месте. Отстал в вопросах качества — не устраиваешь потребителя. Наш потребитель движется на дно океана, в вечную мерзлоту или в сейсмозону — мы идем за ним, а наши технологии обслуживают новые запросы. Иначе подобную дорогую продукцию с удовольствием поставит ему кто-то другой. Если движение за потребителем будет диктовать немедленный переход на цифровые процессы, процесс пойдет с нарастающим ускорением. На примере мировых металлургических компаний мы видим, как автоматизация быстро достигла очень высокого уровня. По доле операций, которые автоматика производит без ручного контроля со стороны человека, достигнут очень высокий показатель. — Считают, что роботизация приведет к вымыванию человеческого персонала. Вы с этим мнением согласны? — Я думаю, бизнесу придется идти по пути сокращения персонала. На новых рабочих местах потребуются высококвалифицированные, хорошо мотивированные работники. Но ведь и сегодня рабочему нужно владеть 5-7 профессиями одновременно. Слесарь-ремонтник в современном понимании — это сварщик, электрик, механик, специалист по крановому оборудованию и т. п. Требования будут только расти. Экономия на рабочих руках происходит за счет совмещения операций. Правда, универсальность имеет пределы — российское законодательство запрещает работать в одно и то же время, например, электриком и крановщиком. — Вопрос о необычном в России типе инновационности. Вы применили новые дизайнерские решения на производстве. Дизайн, красота, эстетика влияют на производственные процессы? — Они влияют на работающих людей, которые производят продукцию. На человека, как любое живое существо, влияет окружающий мир. Встречая в наших городах отвратительные дизайнерские решения, мы же понимаем, почему у людей плохое настроение? Дома окрашены в омерзительные цвета, и люди ходят под их стенами озлобленные. Любой архитектор скажет, какое дизайн-решение улучшает настроение человека, а какое его угнетает. Применение современного промышленного дизайна, новый подход к рабочей одежде — все это создает новые возможности. Это живая среда. Дизайн производственного пространства прямо связан с вопросами качества. Когда людям нравится в помещении, они действуют в позитивном ключе. Когда преодолевают отвращение, чтобы получить деньги, это отразится на продукте. Мы пытались создать среду, в которой людям нравится. Ключевая составляющая производственного процесса — это по-прежнему человек. Как он себя чувствует, как он относится к рабочему процессу — многое определяет. Хотя, конечно, заработная плата влияет больше. — Есть феномен в России — промзона. Воспринимается как недружественное человеку пространство, но от нее ожидаются выгоды для территории. Какова ваша философия взаимодействия предприятия с территорией? — Я бы все свои промзоны превратил в неагрессивные арт-объекты. Чтобы туда с удовольствием ходили школьники на экскурсию, да и все, кто хочет. А с городской средой, безусловно, нужно находиться в дружественных отношениях. Для этого необходимо в политическом плане, чтобы власть понимала, что ты делаешь, где и зачем. А с двух сторон были однозначные обязательства и ясные границы взаимодействия. Взаимодействие имеет две стороны. Городская среда должна участвовать в планировании развития предприятия. И предприятие должно участвовать в планах развития городской территории. На Урале можно встретить такие жуткие городские пейзажи, что менять их надо срочно, всем вместе и всеми доступными средствами. Топ