Исповедь полицейских. Как живется правоохранителю в России

Первая истории рассказана Светланой Белоусовой, капитаном полиции УВД по САО ГУ МВД России по г. Москве. Ей пришлось бороться не только против произвола начальства и попыток незаконного увольнения,  но против семейного насилия и круговой поруки правоохранительных, следственных и судебных органов:

Я служу в МВД с конца 2007 года и поначалу была в хороших отношениях с руководством, нареканий ко мне не было. Правда, сразу пришлось столкнуться со «спецификой» системы. Я помню, когда я еще была стажером, допросила человека, находившегося в статусе потерпевшего, и из его показаний выходило, что он сам совершил уголовное преступление. Но потом оказалось, что у него уже были договоренности, что его допросят чисто формально, для соблюдения порядка по УПК РФ. И когда я представила его допрос, тут же материал передали другому дознавателю, и он уже составил другой допрос, где не было в действиях мнимого «потерпевшего» состава преступления, а мне намекнули, что руководство может дать по голове. После этого, пока я не вступила в должность, на стадии стажера меня к уголовному производству руководство не подпускало, хотя я просила побыстрее включить меня в работу.

Рыба гниет с головы. Формально мы должны быть независимыми, но де-факто мы все находимся в прямой зависимости от начальников подразделений, те зависят от руководства ОВД, а оно, в свою очередь, от окружного руководства и так далее. И если сталкиваешься с незаконными действиями, и пытаешься их обжаловать (как это было в моем случае), проходишь все инстанции, добиться какого-то результата оказывается невозможно.

Многие проблемы возникают из-за «палочной системы». Особенно страдают участковые, от которых требуют показатели. А если брать неоткуда, то делаются «на коленке». Возбуждать или, наоборот, заминать дело – это решает начальник, исходя из требований статистики, и никто с ним не спорит.

В дознании тоже существует эта проблема. Однажды мне в производство поступил материал проверки по КУСП, по которому был очевиден факт кражи (ч. 1 ст. 158 УК РФ). Я допросила потерпевшего, из его показаний выяснилось, это была не кража, а грабеж: пожилого человека ограбили прямо в магазине, он погнался за молодым преступником, но, разумеется, не догнал. Я переквалифицировала ч. 1 ст. 158 УК РФ (небольшой тяжести) на более тяжелую статью (ч. 1 ст. 161 УК РФ), после чего начальник дознания (все та же Сарычева) устроила мне головомойку, мол «ты портишь нам статистику, еще раз такое сделаешь – точно вылетишь с работы».

Бывает и наоборот, возбуждают уголовное дело без достаточных оснований, когда чувствуют, что это не «висяк». Было у нас одно дело, когда женщина выпивала с незнакомыми молодыми людьми, потом наутро обнаружила, что у нее похищен телефон, молодых людей тут же нашли и задержали, они говорили, что не воровали телефон, а перепутали со своим. Потом к нам в подразделение приезжала прокурор и отчитывала нас, что проводили задержание, не убедившись в том, что в действиях конкретных лиц имеются признаки состава преступления, и что такое происходит не в первый раз. Прокурорам, конечно, не нравится иметь дело с ситуациями, когда состав преступления не очевиден. Если окажется, что лицо было невиновным, то это подпадает под статью 299 УК РФ «Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности», а граждане сейчас становятся более грамотными, научились обращаться в Европейский суд по правам человека и возмещать материальный ущерб.

Меня не раз пытались вынудить возбуждать уголовные дела без законного на то основания, либо навязать под угрозой неисполнения приказа мне такие «живые» дела, за которые я могла оказаться в местах не столь отдаленных.

Мои проблемы начались в июле 2012 года. Подполковник Шмеркин перенес мой отпуск на сентябрь и поручил мне взять в свое производство уголовное дело по которому обратился потерпевший с требованием забрать свой найденный после угона автомобиль. Прокуратура требовала срочного отчета по этой машине. С трудом удалось разыскать брошенное в архиве пустое уголовное дело, оно лежало даже без приостановления. Мне приказали его приостановить его задним числом.

А потом мне из прокуратуры начали поступать звонки с вопросом: «Где машина?» Хватились — машины нет ни в нашем районе, ни даже в Северном округе. А у нас заведено неписаное правило: кто последний дело оформлял, тот и ответственность несет. В общем, меня подставили. Подвели под уголовное дело.

К счастью, на третьи сутки, объездив все районы г. Москвы, я нашла машину в районе Орехово–Борисово на парковке ГИБДД. Кто ей пользовался, и как она там оказалось – я до сих пор не знаю.

Но это было только начало неприятностей.

Нагрузка у нас была огромная, и я каждый день задерживалась на работе до 22 – 23 часов, так как до конца июля (к отпуску) планировала отработать оставшиеся уголовные дела. И это при том, что тогда в моем кабинете были неисправны компьютеры и не было ни одного постоянного принтера (приходилось покупать за свой счет), освещение тоже было ужасное.

Чтобы поскорее замять скандал с машиной, начальство меня сразу отправило в отпуск, а когда я снова вышла на работу в первый рабочий день мне предстояло познакомиться со своим новым руководителем отделения дознания – майором полиции Любовью Александровной Сарычевой. С первой минуты наше знакомство происходило так. Увидев меня в своем кабинете за работой на ксероксе, Сарычева спросила: «Ты кто?». (Ее обращение на «ты» было для нее нормальным явлением). — «Я Белоусова». — «Ты уволена!»

Поводом к увольнению послужило то, что она решила: у меня слишком много неотработанных «висяков», хотя эти уголовные дела взвалили на меня накануне внезапного вышеупомянутого отпуска. Но, думаю, висяки были предлогом, а реальная причина в том, что у меня на руках маленький ребенок. Руководству не нравилось то, что я находилась то в декретном отпуске, то на больничном по уходу за ребенком, хотя я все равно справлялась с работой, засиживаясь допоздна или работая в обеденный перерыв.

Сама уходить с работы я не хотела и Сарычева меня стала выдавливать. Она попросила свою подругу Тарасову (на тот момент — куратора окружного отдела дознания) вынести мне строгий выговор из-за этих же самых «висяков» (а выговор – это сразу потеря по зарплате вдвое). Там, в кабинете Тарасовой, мне было прямо сказано, что за выговором последует «неполное служебное» с дальнейшим увольнением, то есть без возможности восстановления на службе в правоохранительных органах. А ведь до того времени у меня не было ни разу ни одного замечания в работе. Я обратилась за помощью к начальнику УВД по САО полковнику Зиновьеву, он поручил провести проверку, после чего мое начальство, прикрывая себя, заменило строгий выговор на обычный, а зарплату сохранили.

Уже потом я узнала, что Сарычева эта – человек известный, и засветившийся во многих скандалах, например, когда она напилась с незнакомыми мужчинами, каталась с ними по Москве, а потом забыла где припарковала машину и объявила ее в угон.

Кроме того, я обнаруживала, что за меня подделывали подписи в уголовных делах, возбудили дело от моего имени. Это у нас нормальная практика. Меня саму как-то обязали приостановить дело от имени другого следователя, который в это время был в отпуске.

Было еще много примеров того, как меня пытались выдавить с работы, но последней каплей стала ситуация, связанная с моей личной жизнью. У меня сложились непростые отношения с отцом моего ребенка. Однажды он меня избил так, что чуть не задушил на глазах трехлетнего сына, а на работе вместо того, чтобы меня защитить от насилия стали заклевывать. Из-за ребенка избежать встреч и общения с тираном я не могла, боялась, что однажды в неконтролируемой ярости он меня точно убьёт. Мне надо было как-то его остановить, ведь физический отпор я дать не могла, так как по весовой категории он значительно больше меня и много лет систематически занимается разными видами борьбы.

В итоге я обратилась в мировой суд, у меня была и справка справка из травматологии и заключение клинического госпиталя, но он в ответ подал встречный иск – будто я сама его избила и оклеветала. Разумеется, никаких справок о повреждениях у него не было и быть не могло, но мировой судья Мария Патык безо всякого разбирательства привлекла меня к уголовной ответственности за побои и клевету! Из потерпевшей я молниеносно превратилась в обвиняемую – а это значит неизбежное увольнение из органов. Как выяснилось позже, поводом для вынесения такого решения послужило то, что ей жутко не понравилось внимание СМИ к моему судебному процессу.

В результате, 22 марта 2013 года мне пришлось подать заявление с просьбой о прекращении уголовного дела и отказаться от поданного заявления частного обвинения. Отец ребенка (Привалихин Ю.И.) также просил прекратить уголовное дело, отказался от встречного заявления частного обвинения. Но судья вместо того, чтобы просто закрыть дело, прекратил его «в связи с примирением сторон» (хотя никакого примирения между нами не было), а такая формулировка тоже ведет к увольнению – и 6 февраля 2014 года меня уволили по нереабилитирующему основанию.

Вы не представляете, что такое быть уволенным по таким основаниям, да еще и оказаться во всех базах учета как преступник. Оставшись с малолетним ребенком на руках, без какой-либо помощи извне, в одиночку, как уголовно-преследуемое лицо я не могла найти работу. От голода ребенка спасал детский сад. Из-за отсутствия финансовой возможности купить себе необходимое лекарство за 500 рублей я чуть не лишилась ноги.

Через несколько дней я потеряла родного брата, который сильно переживал за меня, болел. В своей безвыходной на тот момент ситуации не могла ничем ему помочь и даже вовремя приехать к нему на похороны за несколько тысяч километров. По приезду пришлось проводить эксгумацию тела, так как местное похоронное бюро устроило на заброшенном кладбище братскую могилу с неизвестным.

1 августа 2014 года Президиум Мосгорсуда признал, что «суд 1-ой инстанции ошибочно применил норму уголовно-процессуального закона, сославшись на ч. 2 ст. 20 УПК РФ, предусматривающую прекращение уголовного дела в связи с примирением сторон», я перестала числиться преступником. Затем, 28 ноября 2014 года отстояла свое право на восстановление на службе в органах внутренних дел РФ, взяла банковский кредит на покупку продуктов – так разрешился мой глобальный финансовый вопрос.

То как обращались со мной на работе – не исключение, скажем, в нашем отделе был сотрудник, который выкладывался на работе за двоих, хотел перевестись на повышение, но отпускать его не хотели работать-то некому. Так ему специально выдрали листы из материалов уголовных дел, чтоб помешать уйти, угрожали привлечением к уголовной ответственности за утраченный материал. Он, впрочем, примерно через два года все равно ушел.

После восстановления в должности через суд, я должна была получить зарплату за все время вынужденного прогула, но начальник УВД по САО г. Москвы генерал-майора Веретельников не только не выплатил мне зарплату, но решил снова незаконно уволить.

Помимо нашей основной деятельности мы постоянно сталкиваемся с незаконными указаниями начальства, это может быть, например, проверка какого-то предпринимателя, чтобы он в итоге пошел к начальнику «договариваться». При этом делится ли начальник с рядовыми полицейскими – зависит от того как выстроены отношения.

Другой распространенный вариант – это произошло преступление, сотрудники выехали, в это время с руководителем уже договариваются, и идет указание либо вообще не собирать материал, либо собирать так, чтобы дело развалить.

Есть еще одна популярная коррупционная схема: вот, скажем, выселили незаконно проживающих гастарбайтеров из квартиры, квартира переходит государству, и если ты на хорошем счету в системе – тебе дают туда заселится (хотя формально квартира должна стоять пустой). И если что – тебя могут в любой момент выкинуть на улицу, это тоже один из инструментов держать сотрудников в узде.

Можно конечно в этом и не участвовать (я, скажем, не участвовал и в меру своей компетенции боролся с незаконным заселением квартир и подвалов), но тогда тебя сразу выкинут из системы, поэтому отказываются единицы. Ну и кроме того, все-таки у обычного сотрудника нелегальные доходы составляют обычно больше половины заработка (а у начальства – это основная статья доходов).

Я отслужил 15 лет и ушел в звании капитана, хотя за это время можно дойти и до полковника – но невозможно получить повышение, если сам не участвуешь в коррупционных схемах. Поэтому я и ушел, роста мне не давали, а смотреть на всю эту коррумпированную систему, понимая, что повлиять ни на что не можешь – это было не по мне. Тем более, что они и сами меня выдавливали – устраивали мне ненормированный рабочий день, не такой как у всех, не подписывались решения по моим материалам и т.д.

Главные неприятности мои начались после развода с женой Еленой Еременко в 2012 году, мы поделили имущество пополам, претензий ни у кого не было. Сына Даню сначала она забрала и не давала общаться с ним, но потом, привезла обратно и практически потеряла к нему интерес (с тех пор он жил со мной до разбойного нападения, ею же и организованного, в детский сад и по поликлиникам водил его тогда тоже я). У нас на Есенинском бульваре была квартире в ипотеке, и, хотя ипотеку выплачивал я (Елена была в декрете), мы поделили квартиру тоже пополам. Сами же мы жили после развода все еще в другой квартире (я с сыном в одной комнате, она — в другой), но после того как Елена, напившись, устроила драку и ударила ребенка (это было в декабре 2014 года), я взял Даню и переехал на квартиру на Есенинском бульваре.

Тут-то и оказалось, что Елена тайком сдавала эту квартиру неким риелторам из Киргизии, которые, в свою очередь пересдавали эту квартиру еще 15 жильцам (также из Киргизии). Чтобы у полиции не возникало вопросов, они выплачивали участковому 3 тысячи в месяц. Жильцов выселили, квартиру я отмыл, тараканов потравил, Елена потом сама позвонила и вроде бы готова спокойно обсуждать вопросы мирного раздельного сосуществования.

В квартире я стал проживать вместе с сыном.  В ночь с 15 на 16 января у нас оказались в гостях знакомые с детьми (учитывая, что я воспитывал сына сам, то и общение стало с мамами, которые сами воспитывают детей), то есть второй потерпевшей Петраковой Ириной и ее двумя маленькими детьми, нам стали выламывать двери неизвестные. Мы вызвали полицию, и кричали нападавшим, что у нас в квартире маленькие дети, но это их не остановило – они выбили двери, в квартиру ворвалось 9 человек, нас избили и ограбили. После избиения я попал в больницу Склифосовского.

Как потом выяснилось, по вызову 112 приезжали полицейские, но внизу их встречали сотрудники ППС с Еленой Еременко и объясняли, что они уже приехали на вызов и «разбираются», а по факту прикрывали преступление, (это подтверждают соседи, они также несколько раз вызывали полицию со своего телефона). ППС-ники спокойно наблюдали за происходящим, остановили нападавших, только когда я уже совсем потерял сознание и меня чуть не задушили.

Да, я подал заявление участковому на действия полиции, но по нему поступил отказ в рассмотрении (что неудивительно, ведь участковый регулярно получал от нападавших деньги).

Наверное, можно было бы попытаться задействовать старые связи, но я пытался действовать по закону. Те полицейские знали, что я бывший полицейский, но им это было все равно – если ты «бывший», система тебя уже не защищает.

Все неукраденные вещи и документы я переложил в машину (дверь-то в квартиру не запиралась). Бандиты разбили стекло в машине и украли все оставшееся.

После многочисленных жалоб уголовное дело все-таки возбудили, но в отношении «неустановленных лиц», хотя мне и полиции отлично были известны имена нападавших. «Судебно-медицинская экспертиза» также решила, что «вреда здоровья не было», хотя врачи в больнице сделали другой вывод — подозрение на компрессионный перелом позвоночника, сотрясение мозга, закрытая черепно-мозговая травма, множественные ушибы, раны, ссадины, кровоподтеки, вред здоровью средней тяжести… Меня вообще не хотели выпускать из больницы, но надо же было как-то подавать иски и защищать себя. (А потом вообще оказалось, что экспертиза была проведена лишь по части медицинских документов… И без моего участия…)

В августе 2015 года бывшая жена стала звонить и требовать, чтобы я выплачивал ей алименты. Я объяснил ей, что для этого мне надо устроиться на работу, что я не могу сделать еще с февраля 2015 года (как должно было быть), так как она и ее люди украли у меня все документы в январе, без которых невозможно это сделать (а справку о хищении документов мне в полиции тоже не выдавали, и видимо не случайно…). Вскоре после этого разговора где-то в ЮЗАО нашли мой портфель, который украли из машины (уголовное дело № 5022), где лежали мои документы вперемешку с теми, что украла моя экс-супруга Елена из квартиры (дело № 5066). А следователи до сих пор не хотят объединять эти дела! Благодаря активным усилиям начальника УВД по ЮВАО генерал-майора Пищулина, его подчиненными уголовные дела умышленно сводятся на «бытовуху» и под этим предлогом «волокитятся» уже второй год.

После этого Елена Еременко, как и угрожала, продала права на свою долю «черным риелторам», видимо подделав мою подпись для документов в Росреестре. После этого в сопровождении полицейских в квартиру, со взломом, угрозами и без решения суда, заселились «черные риелторы» — Иванов В.В. и Иванова Э.А. Моя квартира, как потом оказалась, уже четвертая, из которой они выбивают собственников. Их методы очень простые – нападения, насилие, воровство, угрозы и т.д. Как уже потом выяснил, заработанные на рейдерстве деньги они, в том числе, тратят на своих троих детей (все они учатся в школе олимпийского резерва, будущие чемпионы). Три нападения и черепно-мозговых травмы за две недели и, разумеется, жить с ними в одной квартире оказалось невозможно, пришлось съехать.