«Люди работают на меня либо две недели, либо 200 лет»

Я приезжаю на встречу, как и договаривались, в полдень. Том Форд уже сидит за угловым столиком «34 Mayfair» – известного своими стейками и блюдами из морепродуктов ресторана на углу Гросвенор-сквер в Лондоне. Он выглядит таким же лощеным и безупречным, как на плакатах, рекламирующих его продукцию. Коротко стриженные черные как смоль волосы моего 55-летнего собеседника тронуты сединой. Трехдневная щетина ни на йоту не превышает положенной длины. Черный костюм от Tom Ford, белая рубашка и черный галстук с золотой булавкой безупречны. Несмотря на ауру безукоризненного самообладания, Форд страдает от смены часовых поясов (чтобы бороться с этим, он заранее принимает сильное снотворное) и пугается малейших признаков простуды. «Простите, я гнусавлю», – извиняется он. Его приглаженный южный акцент воскрешает в памяти сразу и франтоватого Ретта Батлера (герой «Унесенных ветром», сыгранный Кларком Гейблом. – «Ведомости»), и дебютантку Бланш Дюбуа (героиня пьесы «Трамвай «Желание», которую сыграла Вивьен Ли). «Не люблю человеческие слабости, но вот, пожалуйста, – у меня насморк», – говорит Форд. В своих карьерных достижениях Форд действительно предстает этаким суперменом. Когда в 1990 г. он пришел в Gucci дизайнером женской одежды, компания считалась немодным итальянским брендом кожаных аксессуаров и балансировала на грани банкротства. А когда через 14 лет Форд увольнялся после поглощения компании семьей Пино, он был креативным директором, превратившим Gucci в модный конгломерат с выручкой $10 млрд, в состав которого входили среди прочих Saint Laurent и Alexander McQueen; а по влиятельности этот модный дом соперничал с империей LVMH. Уходил оттуда Форд не только с $250 млн в виде опционов, но и с душой, полной ярости (Форд и гендиректор Gucci Доменико де Соле не смогли договориться с новым владельцем о размерах компенсационных пакетов, в 2004 г. они покинули компанию, а на следующий год представили бренд Tom Ford. – «Ведомости»). Поверженный, но непобежденный Форд скоро отыгрался. В 2009 г. он выпустил свой дебютный фильм «Одинокий мужчина», выступив инвестором, соавтором сценария и режиссером. Одновременно Форд запустил собственную империю моды. Сегодня один только парфюм Black Orchid, первый из выпущенных им ароматов, приносит ему $150 млн выручки в год. Компания Tom Ford, в состав которой входят также подразделение по производству очков и дом моды, к 2020 г. должна показать выручку более $1 млрд. «К 2025 г. это будет бизнес на $3 млрд – я так решил», – добавляет Форд. Ресторан в Мейфере, где мы встречаемся, популярен среди представителей элит, которым нравятся трапезы за большими, покрытыми белоснежными скатертями столами. Правда, ни один из наших соседей не выглядит так лощено-круто, как Форд, чей своеобразный изысканный мачизм будто бы из другой эпохи. Родившийся в техасском Остине и прошедший школу претенциозного хиппарского анклава в Санта-Фе (Нью-Мексико), Форд был просто создан для того, чтобы показать миру «некоторое количество хороших манер» и фирменное очарование, которое смущает и притягивает одновременно. После 18 лет, проведенных в Лондоне, Форд на время перевез семью – мужа, Ричарда Бакли, и четырехлетнего сына Александра Джона Бакли Форда (а попросту – Джека) – из спроектированного архитектором Джоном Нэшем дома у Риджентс-парка в престижный район Лос-Анджелеса Бел-Эйр. Джек пошел там в школу. « Я люблю Лондон, люблю его жителей. Но не могу больше переносить его погоду», – жалуется Форд.  Но американец Форд (кстати, убежденный демократ – проголосует за Хиллари Клинтон « без всяких сомнений») все еще не уверен насчет переезда. «В Лос-Анджелесе нулевая культура. Там прослойка интересных, образованных людей толщиной с нефтяное пятно на воде, тут [в Лондоне] слой куда толще, – вздыхает он. – Для меня самое печальное в Америке то, что [прошли времена, когда] все стремились вверх. Даже если у вас не было ни гроша в кармане, вы наглаживали стрелку на брюках, начищали ботинки и пытались превзойти самого себя. А сейчас человек, представляющий квинтэссенцию американской мечты, – это Обама, и люди думают, что он представитель элиты. Они не понимают, что он говорит. Это провал нашей системы образования, это следствие телевизионных реалити-шоу, это результат капитализма. Это нисходящая спираль американской культуры». Особенно его ошеломляет PBS, «телеканал-мечта для британских сериалов вроде «Полдарк». Он передразнивает аффектированную дикцию американских телеканалов: «Сегодня венец творения, документальный фильм Майкла Портильо «Великое железнодорожное путешествие по Британии» (сериал, стартовавший на ВВС в 2010 г. – «Ведомости»). Официант принимает у нас заказ. Форд просит стейк с кровью, картошку фри с зеленым салатом и воду. Я заказываю то же самое. «На самом деле я люблю Лос-Анджелес, хотя по моим словам может показаться, что ненавижу, – объясняет Форд. – А в Лондоне мне проще жить, когда я выпью. Но я уже завязал с алкоголем». Мы попиваем воду и говорим о его новом фильме «Под покровом ночи» (в оригинале – Nocturnal Animals), который получил особый приз жюри Каннского фестиваля. В этом триллере рассказывается история Сьюзан Морроу (роль исполняет Эми Адамс), у которой собственная галерея, прекрасный муж и дом. Но из этой эмоциональной анальгезии героиню вырывает посвященный ей роман, написанный ее первым мужем Эдвардом Шеффилдом (Джейк Джилленхол). Дальше одна сюжетная линия фильма рассказывает об описанных в книге драматических событиях (как кто-то терроризирует семью в техасской пустыне), а другая повествует о судьбе Сьюзан, читающей рукопись. Это великолепный саспенс – пугающий, легко смотрящийся и ужасно грустный. Это как бы злая элегантность Хичкока, сдобренная мерзостями Джона Бурмена. И это намного более личный фильм, чем первая лента Форда. Сьюзан, владелица скульптуры Джеффа Кунса и изысканного модернистского дома, живет в мире, отражающем бытие самого Форда. Ее друзья списаны с его друзей. Ее искусство – это его искусство. «Она – это я », – говорит Форд о рыжеволосой героине, хотя он и настоял, чтобы ее гардероб сшили другие дизайнеры («не хочу, чтобы это был продактплейсмент»). По его словам, единственное, что в этом фильме «от Tom Ford», – сценарий. Но что поделать с тем, что Сьюзан несчастна? Может быть, Форд, архитектор современной корпоративной роскоши, точно так же проклинает мир, который сам помог создать? Мой собеседник сосредоточенно возится с салатом. «Эти маленькие листочки так трудно насадить на вилку», – говорит он, пока листья ускользают от зубцов его столового прибора.  «Я прямо разрываюсь на части, ведь я один из тех, кто производит все эти вещи, которые люди потребляют, – продолжает Форд. – И все, что ни делается, ослабляет нашу связь со вселенной, Землей, другими людьми...» Он замолкает. «С другой стороны, в защиту всего этого надо сказать, что мы материальные создания. Кашемир дарит прекрасные ощущения, – показывает он на мой свитер. – Некоторые вещи заставляют нас чувствовать себя лучше. Некоторые вещи заставляют нас чувствовать, как мы постоянно обновляемся, даже если на самом деле дряхлеем, – новая пара обуви, новый костюм. Есть ценность в том, чтобы создавать прекрасное, придавая вещам смысл. Что-то заставляет вас ощутить грусть, а что-то вас поддерживает. Потому что все преходяще». И тут он радостно улыбается: «Мы все в конце концов умрем». Беспокоит ли его, что он стареет? «Ничуть, – заявляет Форд. – Я собираюсь развесить по всему дому изображения Джорджии О’Кифф (американская художница, дожила до 98 лет. – «Ведомости»), чтобы уже как-то примиряться с возрастом. Я все ближе к 60-летию, пора становиться менее требовательным к собственной внешности». В прошлом Форд жестко реагировал на любые признаки надвигающейся дряхлости. Некогда он был необычайно активным защитником ботокса. Теперь у него поубавилось энтузиазма. «Смотрите, я могу морщить лоб», – говорит он, играя бровями, наслаждаясь возможностью свободы движения. «Я слежу за питанием, занимаюсь спортом, – продолжает он. – Но я не хочу выглядеть по-дурацки. Речь о том, чтобы быть лучшим в своем классе. Мне 55, так что давайте выглядеть на 55 так хорошо, насколько это возможно. Но не пытаться выглядеть 40- или 30-летним. Это невозможно». «Я думаю, что есть определенная красота, которая приходит со взрослением и к которой мы, наверное, не относимся с должным восхищением и уважением, – размышляет Форд. – Скульптор Луиза Невельсон выглядела потрясающе (она славилась экстравагантным внешним видом не менее, чем своими работами. – «Ведомости»). Изрезанная морщинами, она обладала таким взглядом, такими темными глазами – и сохранила их до самого конца!» Я предполагаю, что секрет ее притягательности был в том, что она оставалась очень стройной. Достаточно худой, чтобы влезть в облегающее платье Tom Ford. Форд согласен: «Оставайтесь тонкой и гибкой. Занимайтесь йогой». Я спрашиваю: каково это – воспитывать четырехлетнего сына, когда разменял пятый десяток? Не жалеет ли он, что не обзавелся детьми раньше? «Нет, – решительно возражает Форд. – Я слишком много пил. Я рисковал уронить его с лестницы или сжечь из-за непогашенной сигареты. Я был не в состоянии иметь детей. Это может прозвучать глуповато, и, возможно, вы мне не поверите, но сейчас я в состоянии, когда мне уже достаточно одного меня. Я могу уделить внимание жизни другого человека и помочь Джеку стать тем, кем ему предназначено – что бы это ни было». Отцовство, взросление и семь лет трезвости способствовали тому, что Форд теперь куда благодушнее глядит на жизнь. Но человек, некогда отозвавшийся о своей мании контролировать все и вся как о психическом заболевании, до сих пор отличается некоторыми странностями. Чтобы это понять, достаточно заговорить с ним об орхидеях: «Орхидея – это мой цветок. Но орхидеи Phalaenopsis, эти белые дешевки, которые вы покупаете в супермаркете, у меня дома запрещены. Нет ничего тоскливее их...» Сейчас он старается быть требовательным только там, где это действительно важно: «Если ваше имя значится на чем-то и кто-то, покупая это что-то, думает: «О, сам Том Форд придумал этот дизайн» – что это значит? Вы должны приложить руку к дизайну. Вещь должна быть именно такой, как вы хотели. То же самое с фильмами. Я не думаю, что в этой области я маньяк, желающий все контролировать. Я не могу спокойно смотреть на что-то, чем не в состоянии гордиться. Порой я думаю, что, может быть, немного пережал с контролем... Так что пытаюсь немного расслабиться. Он ненадолго замолкает и неожиданно изрекает: «Конечно, всегда найдутся люди, не согласные с тобой, и приходится их увольнять». Тарелки убирают со стола, я заказываю кофе. Никакого десерта. На лице у Форда появляется кокетливая улыбка: «Что бы еще вам рассказать? Я открыт для беседы». Последние восемь лет Форд ходит к психотерапевту. Рекомендует ли он и остальным обратиться к врачу? «Черт возьми, да, – горячится он. – Большинству тех, кому за 50, нужен психотерапевт. Потому что все, что вы не проработали, пока были моложе, возвращается и преследует вас. Надо признать, осознать, простить и двигаться дальше. Я видел, как Ричард боролся с тем, что уходит корнями еще в детство. Эти вещи могут пожрать вас, если их не проработать». Пара познакомилась, когда Форду было 25, и поженилась в 2014 г., «через несколько месяцев после того, как власти США узаконили [однополые браки]». В этом решении была треть романтики и две трети прагматизма. «Мы не хотели, чтобы Джек был бастардом, – говорит Форд и сразу добавляет, что это шутка. – А с налоговой точки зрения такой шаг добавляет много денег в наследство Джека, это важно». Учитывая, что личное состояние Форда оценивается в $70 млн, с этим трудно не согласиться. Долгие отношения пары – результат «тяжкого труда», не скрывает Форд. По его словам, Бакли пришлось труднее, чем многим: « Я удивлен, что Ричард не бросил меня, когда я много выпивал, был очень-очень резок в словах и капризен. Он лучший человек из тех, с кем я когда-либо буду знаком».  Важная тема нового фильма и всей жизни Форда – лояльность. « Люди работают на меня либо две недели, либо по 200 лет », – говорит он про свой стиль управления. «Дон Мелло [креативный директор Gucci, нанявшая Форда дизайнером ] однажды сказала мне : «Нанимай только тех, с кем ты бы хотел поужинать». И это правильно. Каждый раз, когда я нанимал кого-то, с кем не хотел бы делить трапезу, это было катастрофой». Его 30-летнее бизнес-партнерство с де Соле между тем считается одним из самых крепких в этом бизнесе. «Мы полностью доверяем друг другу, и, если кто-то вызывает в вас отклик, я не собираюсь отпускать его, знаете ли. Потому что рискуешь никогда его не вернуть».  Форд по-прежнему ощущает последствия ухода из Gucci, когда он на несколько месяцев погрузился в депрессию. «У меня не было никакого влияния на современную культуру, – вспоминает он о тех временах. – В 90-х у меня было мощное влияние и индивидуальность, над которой я много работал. И вдруг я всего этого лишился. Я понятия не имел, что делать дальше».  Я уверяю его, что его имя было авторитетным несмотря ни на что. « Мода – это зло, – возражает он. – Если надолго выпасть из нее, люди забудут, кто вы. А ваше имя утратит силу». Сейчас Форд проще относится к изменчивости моды, поскольку тщательно очертил свою нишу в индустрии. Он расчистил свой график, чтобы в 2015 г. посвятить три месяца съемкам фильма «Под покровом ночи» в Лос-Анджелесе, а затем монтировать его в Лондоне, попутно работая над новой коллекцией. «Думаю, я заскучаю без моды, если не смогу к ней возвращаться, – рассуждает он. – Мне нравится, что я могу переключить мозг на что-то еще». Но мода утратила для него немалую часть очарования: « Мода утратила изрядную часть привлекательности. Мне кажется, она перешла на этап, когда дизайнер не пользуется особым уважением. А это крайне досадно».  Я интересуюсь: а не чувствует ли он в этом своей вины? В конце концов, он помог создать конгломерат Gucci, корпоративная культура которого допускала увольнение дизайнеров по личной прихоти и крайне редкое возобновление контрактов. Разве он не помог приблизить эпоху неуважения к мастерам? «Вовсе нет, – не согласен Форд. – Мы смогли приобрести все эти бренды потому, что я приезжал в каждый из них и говорил: «Мы покупаем вас, потому что верим в вас, и мы не будем вас беспокоить». И не беспокоили. Я творческий человек, мне легче понять потребности такого же творческого человека, а не душить его так, что он не сможет работать. Вот почему я верю, что хорошо лажу с актерами: я знаю, что не надо стоять у них над душой. Они сами хотят выдать лучший результат, а ваша работа – обеспечить им пространство». Есть какая-то ирония в том, что он может внести крупный вклад в современную культуру как деятель кино, а не модный дизайнер. «Надеюсь, это так, – соглашается Форд. – Я тоже (как Сьюзан в фильме) «слишком циничен, чтобы быть художником», но вот теперь, пожалуй, выражаю чувства через кино. И кино, хотя я ненавижу это признавать, самое мощное [искусство]». Мы готовимся уходить. У Форда назначена следующая встреча, его ждет шофер. Я желаю ему удачи в новом сезоне кинонаград – Форд не скрывает своего желания получить «Оскара». Он излучает такую же непоколебимую уверенность в себе, как и в 25 лет, когда решил стать всемирно известным дизайнером, обладая только дипломом архитектора. « Я обычно делаю именно то, о чем заявляю, – объясняет он. – Звучит самовлюбленно, но я всегда удивляюсь, когда люди не понимают этого. Знаете, когда я сказал, что собираюсь снять фильм, все были со мной милы, но потом признали: «Боже, мы посчитали тебя круглым дураком». Я был удивлен – почему? Я же сказал, что смогу. Все могло окончиться катастрофой – у меня целая коллекция подобных катастроф, но я очень четко представлял, что собираюсь делать, ввязываясь в эту историю. И потом я полностью выложился, чтобы сделать лучшее из возможного». Мы простились воздушным поцелуем, и он ушел к машине. И, как полагается супермену, умчался прочь. Топ