Нарекается именем…

"Что в имени тебе моем?"
А. Пушкин

"Как вы яхту назовете,
Так она и поплывет!"
Е. Чеповецкий

Дорогой Володя!

Я рискую обратиться к тебе с письмом потому, что принадлежим мы к одному поколению, т.е. выросли в одну эпоху, на одних и тех же лозунгах и призывах, в одних и тех же условиях. То, что ты рос в коммуналке ленинградской, а я – в одесской, мало что меняет, наоборот, подчеркивает нашу общность как клеток целого, росших в разных климатических условиях.

Знаешь, Вова, чего мне не хватает сегодня? Чего у нас было в избытке и что вообще было вековой традицией на Руси, а мы не смогли передать нашим детям? Фантазии, Вова, самой банальной фантазии. Той подспудной и неосознанной способности предвидеть и отличать новое, едва лишь уловимое. И давать этому новому имя.

Володя, ты будешь смеяться, но имена, данные нам при рождении, ничуть не отличаются от так хорошо с детства знакомых "Больших Змеев", "Правых Рук", "Зорких Соколов" и прочей индейской экзотики. Мы, если разобраться, те же "Победители Народа", "Пришедшие С Востока", "Защитники Людей" и разные другие "Сделанные Из Красной Глины". Только звучим иностранно в одно слово. Глупо, не правда ли? Смешно?

Нет, Вовчик, не смешно.

Система названия новорожденного имеет тысячелетние корни и, как и многое древнее, утратила всякий смысл и значение. Я что хочу сказать, Володя: имена наши давным давно оторваны от наших характеров, наклонностей и устремлений; они несут лишь крайне опосредованную информацию о нашем происхождении, религиозной принадлежности, роде занятий, месте рождения и т.д. Система эта настолько изжила себя, что стала опасной. Согласись, если некоего субъекта зовут "Мужественным сыном Римлянина из рода Гнездо", то не сразу окружающие заподозрят в нем сексуального маньяка и серийного убийцу. Даже если бы папа был римлянином времен Калигулы. Совсем другое дело кличка, данная ему народом: "Красный Потрошитель". Здесь и наклонность характера, и доверие к правящей тогда идеологии.

Система начала давать сбои давно. Всевозможных "властелинов" или "чего-угодно-славов" развелось такое множество, что для того, чтобы их хоть как-нибудь друг от друга отличить и не прирезать по пьяному делу не того, пришлось к именам прибавлять клички, образованные от профессий или имен родителей. Так появились "фамилии", а с ними надежда на то, что все более и более абстрагирующееся от реальности имя обретет новую связь с судьбой носителя. Другими словами, сына кузнеца называли Кузнецовым (сыном). В этом звуке сливалась вся необходимая информация, как сегодня принято говорить, личные данные. Более того – это было простым и точным указанием того жизненного пути, что лежал перед новорожденным кузнецовым сыном. При знакомстве подросшего Кузнецова, скажем, с девушкой, ей не приходилось ломать голову над тем, какое будущее стоит перед нею: перед взором проплывали подковы, княжьи упряжи и крепкие запоры; представлялись ей чумазые дети, играющие углем и стальными обрубками.

Но и эта система, по совершенно естественным причинам, стала давать сбои. Стремление же к ясности, а, главное, конфликт между временем названия субъекта и первыми проявлениями его наклонностей, по которым можно было бы сделать какие-либо прогнозы в отношении его будущего и места в общине, требовало решения. И решение было найдено: к кличкам-фамилиям окружающие довесили еще один уровень кличек.

И вот здесь, Вова, мне необходимо твое согласие: дети наши утратили ту фантазию, тот дар провидения, которым обладали поколения до нас, и которым обладали еще мы. Верно, Вова, или я права?

Позволь в развитие этой версии привести несколько примеров.

Во дворе у нас было трое ребят-однолеток: Ваняша, Дезик и Смасик. Все трое носили, разумеется, еще и гордые древние имена "победителей", "защитников бога" или еще чего-то уж вовсе невразумительного. Но эти лишенные жизни "саши-маши-и-наташи" предельно мало говорили о перспективах носителей, передавали слишком мало информации товарищам. Сейчас, когда носителям столько же лет как и нам с тобой, Вова, можно судить о том, насколько верно, или неверно, были предугаданы их судьбы. Насколько верны оказались их прозвища.

Ваняша. Простак, увалень, ленивый, полноватый и немного хитрый, но вся хитрость его уходила на обслуживание лени. За таких в Одессе говорят: "Хитрый, как обезьяна – всю жизнь с голой задницей!" Он был единственным из ребят, не поступивший в ВУЗ и загремевший – тут вся цена его "хитрости" – в Красную армию. Не помогло даже советской медициной подтвержденное плоскостопие – заперли на Дальний Восток, смотреть на какой-то заставе за собаками. После армии – институт, вербовка на Север, чтоб хоть как-то заработать на будущую жизнь в Одессе. Эта будущая жизнь для него настала лишь перед самой пенсией – несколько лет назад.

Дезик. Не знаю, может это личное, может – информированность, но степень презрения большую, чем в этой кличке, мне представить трудно. Скорее собачье имя. С Дезиком училась я в одном классе. Я могла все годы "на живую" наблюдать его стукачество на нас всех, его попытки лизнуть ту или иную преподавательскую руку или ботинок. Лизал, разумеется не все, а по стройной, отработанной системе, кальке с партийно-административной иерархии школы. Судьба его сложилась просто и прямо: университет (история); по окончании – комсомольская работа, за ней – партийная, и все время – стукачество в КГБ. Во время Перестройки, понятное дело, – "свой" бизнес где-то в порту.

Смасик. Происходит от "шматик" ("шматок", "кусочек"), который он выговорить не мог. Сын бедных даже по советским нищенским стандартам, родителей. Не просто из коммуналки, а коммуналки в сыром и темном подвале. Он постоянно клянчил "смасик" яблока, хлеба, печенья у других детей во дворе. В школе учился хорошо и даже в ВУЗ поступил. Но остался Смасиком: жил в том же подвале, где умерли его родители; верхом счастья была смерть соседей, после которой ему достался "смасик" их жилплощади; на работе оставался на низшей инженерной должности до тех пор, пока в самом начале Перестройки первым не вылетел по сокращению штатов. Сейчас имеет свой "бизнес": торгует с платка на асфальте на Охотницкой всякой рухлядью – "сматиками" жизни.

Ты меня понял, Володя, правда? Как и этих трех, судьбу каждого из нас, от начала и до самой смерти, можно было прочесть по кличке, полученной в 5-6-ти летнем возрасте.

Но вернемся в историю. Как только народ нашел выход и стал раздавать направо и налево емкие характеристики, краткости которых позавидовали бы даже неразговорчивые спартанцы, власти, почуяв опасность, поспешили присваивать и пропагандировать собственные клички. Но делали это в основном postmortem и без огонька: дальше "мудрых", "великих" или "святых" для наиболее отпетых своих родственников или прислужившихся им палачей властно-церковной фантазии не хватило.

Вот, например, описание одного "великого": "Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжет, закапывает живьем в землю, заточает жену, распутничает, мужеложствует, пьянствует, сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных органов и подобием Евангелий – ящиков с водкой… коронует свою блядь и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына…" (Л.Н. Толстой). Звали "великого" "Камень, сын Защитника из рода Римлян". Народ назвал ту же особь одним словом: "Скаженный", причем еще при жизни. Теперь скажи мне, Вова, кто был прав?

А теперь деградация традиции навевает грусть. Наши дети перешли на макдональдизационную схему присвоения кличек. Они попросту сокращают имя или фамилию, в лучшем случае закрепляют физическое отличие. Вот, хороший пример: Ходор. Ну что в этом "Ходоре" личного? Вытянешь из этого "Ходора" хоть что-нибудь, за что можно зацепиться? Составить план, предсказать его поступки, намерения? Чем кончит этот самый ваш Ходор?

Вот почему я всегда с теплотой вспоминаю тебя, Володя. Тебя прозвали "Молью". Широту и глубину фантазии твоих друзей по подворотне, дар предвидения, осенивший их в тот момент, сегодня можно выставлять эталоном, классикой дворового фольклора. Воистину: "одной чертой обрисован ты с ног до головы!" (Н.В. Гоголь).

Родители назвали тебя "Владимиром" – именем, по известной и овладевшей массами ошибке, трактуемым как "владеющий миром". Но и это не совсем верно. Это поверхностное трактование, основанное на звучании в русском языке. Имя же, как подавляющее большинство, не русское, оно имеет индоевропейские и готские корни, и обозначает "знаменитый властью". Согласись, Вова, "владеть миром" и "быть знаменитым властью" – две большие разницы. Разве "владеющий миром" станет взрывать дома? Воровать, путаться с мафией, засылать террористов соседям близким и дальним? Развязывать войны? Мстить, лгать, подличать? Согласись, Вова: это все более инструменты из арсенала владеющего властью и стремящегося власть эту удержать. Владеющий миром Молью, Вова, быть не может.

Нет, Вова, ты – Моль… не Окурок, нет. Окурок – это пошло, это как раз казарменный уровень офицеров КГБ, это желание унизить и оскорбить, это, если хочешь, оценка твоих интеллектуальных и профессиональных способностей, стремление запятнать, а не запечатлеть характер. Причем запечатлеть на всю жизнь, выразить эту жизнь одним словом. Слово это нашли твои друзья в своих, тогда еще чистых детских душах.

Знаешь, Вова, Окурок – это настолько глупо, что я могла бы предположить, что кличку эту придумал ты сам, чтобы избавиться от кричащей серости Моли. Молью забивался ты в углы грязной коммуналки, чтоб тебя не зашибли пьяные соседи; молью прикидывался в дворовых играх, потому что рос маленьким, дохленьким, бедненьким и бледненьким – у мамы уборщицы и папы сторожа не было денег на такую роскошь, как двое детей. Игрушки тебе приходилось выклянчивать, вымаливать сладости и кусочки фруктов, которые другие дети выносили во двор, подлизываться к более сильным и предавать их, как только появлялся рядом кто-то превосходящий их по влиянию. Цена в подворотне за все одна: унижение. Для того, чтобы заработать хоть какой-нибудь авторитет во дворе и школе, подался ты на дзюдо. Но и здесь, в силу насекомо-придавленного состояния души, мог ты быть лишь "мешочком", на котором остальные отрабатывали приемы. Именно в силу мольной твоей натуры начал ты "постукивать" на друзей и товарищей по университету.

В открытом противостоянии моль не имеет шансов – она может лишь жрать чужое добро. Тихо, тайно, в темноте, в застоявшемся воздухе старого шкафа.

Прости, Вова, но это не личное. Это наше, это всех касается. "Молью" в личной жизни можно быть, как можно быть "Червем", "Гнидой" или "Дезиком". Но на психологии моли нельзя стоить страну. Даже такую, как Россия. Не потому нельзя, что стране этой чужд лик "моли", и не потому, что среди 140 млн. населяющих ее, есть люди иных наклонностей и устремлений, а просто потому, что жрать такой стране-моли нечего. Рано или поздно, но забирается она в шкафы соседей. Грузинскую папаху тебе, Вовчик, простили. За украинский кужух приходится уже огрызаться. Счет за сирийскую дубленку – впереди.

А жратвы все меньше и меньше, Вова, как импорто не замещай жиры натуральные отечественными техническими. Еще немного, Моль Мольевич, и нафталина не понадобится: изголодавшемуся "богоносцу" патриотизм покажется малокалорийной заменой овсу. И тогда будут востребованы идеи, а какие идеи у Моли? И хлопнет некто ладошками, и нет Моли-Вована. Весь вопрос лишь в том, придет на твое место версия 2.0 "скаженного", "палкина", "картавого", "кровавого" или чего-нибудь еще более кошмарного.