«Не могу себе найти ни одного достойного врага»

Глава Дагестана Рамазан Абдулатипов дал интервью Znak.com, в котором рассказал о подготовке республики к выборам, влиянии на региональную политику религиозного фактора, проблеме женского обрезания и своих отношениях с оппозицией. — Рамазан Гаджимурадович, вы возглавляете региональную группу партии «Единая Россия» на выборах в Госдуму по Республике Дагестан. С чем партия идет на выборы в Дагестане? — Главная задача органов власти республики – обеспечить легитимность всех избирательных процессов, по партийной линии всем довести основные установки, программы, которые были определены на съезде «Единой России» в Москве. Обеспечить в рамках закона волеизъявление дагестанцев – граждан Российской Федерации. Есть еще важный момент. Когда были выборы в 2013 году, меня спрашивали в горных селах – «как ты оказался в партии чиновников?» — как они называли «Единую Россию». Я был сторонником кампании «Единой России», потому что одним из основателей партии «Единая Россия» был Владимир Владимирович Путин, который фактически спас нашу страну, спас Дагестан в самые трудные годы, и Владимир Владимирович Путин для нас самый главный ориентир. А рядом с ним все эти годы достойно идет Дмитрий Анатольевич Медведев, который является председателем партии. В последние годы Дмитрий Анатольевич в целом ряде вопросов поддержал Дагестан. Приняты были специальное постановление по Дагестану и программа социально-экономического развития Дагестана до 2025 года, и председатель правительства занял мудрую позицию по этим вопросам. Кроме того, я был в Госдуме во фракции «Единая Россия», и там я обнаружил много талантливых, работящих, патриотично настроенных людей, что меня и убедило, что «Единая Россия» — это партия, с которой Дагестан может сейчас связать свои перспективы. Поэтому и возглавляю список «Единой России» в Госдуму и в народное собрание. — На днях журналист Максим Шевченко сделал заявление, что легитимность выборов под угрозой, так как, по его словам, его не допустили на выборы по политическим причинам. Что вы думаете по этому поводу? — Легитимность выборов не определяется фактом недопуска одного кандидата на выборы. Максим Шевченко – хороший парень и грамотный человек. У нас всегда были нормальные отношения, и сейчас я к нему в целом отношусь нормально. Но в политике и журналистике часто бывает, что человек встает на крайние позиции, чтобы привлечь внимание. Этот момент, наверное, есть в биографии каждого из нас, и Максима Шевченко тоже. Его обвиняют, что он поддерживает ваххабитов, экстремистов и так далее, хотя в трудные годы он пытался защитить интересы народов Кавказа, мусульман - и это тоже в нем есть.  Это человек достаточно противоречивый, как противоречива наша эпоха. Мы недавно виделись с ним в Москве до того, как он поехал в Дагестан. Я ему сказал: «Максим, тебя знают в «Черновике», «Новом деле» (дагестанские СМИ — прим. ред.) и еще двадцать человек. В горах тебя почти не знают, и о твоей работе тоже. Ты взрослый человек, хочешь идти на выборы, это твое решение. У нас в селении был старик, немного с приветом, но он был старший в селе, и его спрашивали, надо ли что-то делать. И пришел к нему человек и говорит: «Дядя Хаджи, я хочу поехать в Азербайджан. Что порекомендуешь?». Старик ответил: «Я тебе рекомендую или ехать, или не ехать». Поэтому, Максим, или иди на выборы, или не иди на выборы. Но если у тебя что-то не получится, ты проиграешь, не делай Дагестан жертвой своего отчужденного таланта, не надо всех свергать. В Дагестане много людей, которые отдали свою жизнь, борясь против бандитов и террористов, и сегодня обвинять их в том, что кто-то поставлен на учет (Шевченко критикует власти за постановку на профилактический учет без разбора — прим. ред.), – несерьезно. А что делать, если человек сотрудничает с террористами? — При этом кандидат от «Открытой России» Юлия Юзик зарегистрировалась. — У нас многие зарегистрировались, только в Госдуму более 30 человек, о чем и речь. Юлия Юзик пришла ко мне, мы поговорили. Для меня ведь Шевченко ближе, чем Юлия Юзик, и это – доказательство того, что мы не вмешивались в этот процесс. Я её спросил: «Юлия, вы хотите политические перспективы?», она ответила — «Да». Я говорю, тогда надо работать на территории Дагестана и вести кампанию мудро и достойно. Но если с честью проиграете – надо закрепиться здесь, оставаться работать в регионе и идти уже на следующие выборы, имея легитимность, знание и доверие населения республики. — Как она отнеслась к вашему совету? — Учтет, наверное. А дальше ее в каком-то районе плохо приняли, и я попросил своего земляка, главного редактора журнала «Дагестан», чтобы он с ней вместе ездил и обеспечивал, чтобы ей дали возможность нормально работать. — А с Шевченко вы ездить никому не поручили? Или он отказался? — У Максима Шевченко есть тут свои друзья, которые нам не очень друзья. В целом он не имеет поддержки на выборах. Если бы он выбрал округ, в который входит Махачкала, еще могло бы быть что-то… Но он выбрал горный округ. Разница огромная – это как идти на выборы по Москве или по Архангельской области. Выборы надо выигрывать до начала выборов. Я так действовал, избираясь в парламент РФ. — У вас еще случилась странная история с партией «Народ против коррупции», которая хотела идти на выборы, но в итоге не пошла. Что это было? — Я отвечаю только за тех, кто хочет идти на выборы, а за тех, кто не идет или не хочет, я не отвечаю. Мы стабилизировали ситуацию в республике. Ситуация хрупкая, и нельзя её нарушать. Мы и не допустим этого. Безопасность и благополучие дагестанцев надо укреплять – в этом смысл выборов.«В предвыборной программе ЕР женского обрезания нет» — На днях разразился скандал: был опубликован доклад, согласно которому в Дагестане до сих пор практикуется женское обрезание. Прокомментируйте это, пожалуйста. — В предвыборной программе «Единой России» женского обрезания нет, как вы, наверно, заметили. К женщинам у нас в республике относятся хорошо. Дагестан – светская и цивилизованная республика, подавляющая часть населения которой представлена людьми, которые придерживаются ценностей современного цивилизованного общества. Ко мне с такими проблемами никто не обращался. — В республике есть проблема с экстремистскими настроениями. Насколько в Дагестане религиозный фактор имеет влияние на политику? — Религиозный фактор имеет влияние на все сферы жизнедеятельности Дагестана. Дагестан – достаточно религиозная республика, большинство населения – мусульмане. В последние 20 лет шло активное возрождение ислама, но в условиях отсутствия нормальных кадров, религиозных деятелей, ученых. Это привело к тому, что внутри самой мусульманской общины возникло множество противоречий. Одна сторона следует традиционной религии, как я говорю, вере наших отцов. А вторая часть после поездок в ту же Саудовскую Аравию, Сирию, Египет приобщается к различным сектам внутри ислама. Поэтому для нас, конечно, важнее вера наших отцов, она адаптирована к российской государственности и нашим традициям, обычаям. Мы активно сотрудничаем с муфтиятом. Мы против политизации ислама, даже традиционного. Ислам относится к духовной сфере, а политика – это сфера борьбы за власть. Не надо их смешивать. Более того, я как верующий мусульманин, человек из религиозной семьи – мой дедушка был известным арабистом, говорят, даже лидером семи земель (в горах), – должен сказать, что если ислам чересчур приближается к власти, то недостатки власти начинают дискредитировать ислам. Это плохо для ислама. То же самое: политика не должна чрезмерно уходить в религию, она должна решать светские вопросы. Я считаю, что это все взаимосвязано, но вместе с тем каждый должен заниматься своим делом. Мы с муфтием Ахмад-Хаджи и епископом Варлаамом так и работаем, по-братски. — В республике периодически происходят протесты, когда закрывают те или иные мечети. Как ищете диалог с прихожанами таких мечетей? — Дагестан по количеству мечетей на душу мусульман занимает, по-моему, первое место в мире. У нас около 2 000 мечетей в республике. А в советское время было 27 мечетей. Мы с муфтием с Ахмад-Хаджи говорили, что не надо стремиться увеличивать количество мечетей. Мы не боремся за то, чтобы увеличить их количество. Дело не в этом, а в том, чтобы мусульмане были правоверными, соблюдали веру и законы государства. Не может быть вера, которая противоречит законам государства. Я уже лет 25 повторяю «Аллах не принимает молитвы, обращенные против своей Родины». Родина и вера должны вместе идти. — Известно, что часть экстремистов уехали в Сирию воевать за ИГИЛ (организация признана террористической и запрещена в России — прим.). Сейчас они пытаются вернуться? Не боитесь, что они к вам все приедут обратно? — Мы не боимся, мы знаем, кто это такие. Фактически в России в Дагестане их победили, и теперь они бегают по миру и обслуживают невежественных преступников. Более того, теперь опыт России используют в международном масштабе. Вместе с тем есть люди, которые возвращаются. Их передают правоохранительным органам, некоторые уже получили срок. Мы следим за этим повсеместно, занимаемся вопросом их адаптации к закону и всему остальному. Для дагестанцев, повторяю, эти люди являются предателями веры и Родины. — Думаете, возможно их как-то адаптировать? — Для этого есть специальные учреждения, и есть специальные программы. Наша проблема – чтобы они не вредили обществу. Следующий момент. Самое главное достижение за три последних года – это формирование в сознании дагестанцев неприятия терроризма и экстремизма. Недавно в одном из сел убили экстремиста сами люди, мы это тоже жестко пресекаем. Люди хотят жить нормально, хотят играть свадьбы, рожать детей, чтобы дети жили лучше, чтобы имели перспективы. Государство стоит на защите прав и свобод людей.«Если я вижу талантливого человека в оппозиции, я забираю его себе» — Ваши оппоненты ставят вам в вину, что людей бесконтрольно ставят на учет по непонятным критериям и их не уведомляют об этом. Например, мне рассказали, что есть селение Гимры, где даже маленькие дети стоят на учете с порядковыми номерами. Это правда? — Дети на учете не стоят. Людей, которые сотрудничали, которые оказывали содействие, или семьи, откуда вышли террористы, убийцы, ставят на учет первым делом. Это общее требование законодательства.  Про аул Гимры. Я пригласил их старейшин на разговор. Они стали говорить, что надо им школу ремонтировать, а я им сказал: «Никто вам ничего делать не будет, потому что вы стреляете в спину государству. Вы недавно застрелили в спину российского солдата. Этот парень мог из автомата уничтожить десятки людей, но он этого не сделал. А вы стреляете в спину людям, а теперь просите школу. Это село, откуда вышли два имама Дагестана. А вы позорите их. У вас живет человек двадцать экстремистов, и вы полностью подчинились им». Я это сделал, чтобы привести их в чувство. Через неделю после этого разговора я поехал к ним и сказал: «Мы готовы помогать со школой, со всем остальным. Но вы должны в ответ взять на себя обязательства, что, если у вас появляется террорист, вы должны его выдавать, а не прятать у себя. Если кто-то приобщается к экстремизму, вы должны его отчуждать от своего села, как положено по обычаям. По нашим обычаям, по адатам преступников отчуждают от их сел и общин». И мы подписали с ними соглашение - район, село и правительство республики Дагестан, - где написано, кто что делает. Пока соглашение соблюдается, вопросов нет. Но иногда они это не соблюдают, есть семьи, откуда уходят в террористы, в предатели. Но никакого особого положения там нет, там соблюдается режим проверок. Кстати, на днях я там открываю прекрасный детский садик. — То есть вы верите в коллективную ответственность? — И в индивидуальную, и в коллективную. Не бывает так, что все и всем должно государство и во всем оно виновато. И граждане обязаны соблюдать законы и защищать свое государство. — Вы считаете оппозицию врагами народа? — Однажды, на самом верху, когда мне сказали: «Рамазан Гаджимурадович, у вас, наверное, очень много врагов», я ответил: «Моя трагедия заключается в том, что я не могу найти себе ни одного достойного врага». Понимаете, оппозиции в московском понимании здесь фактически нет, и у меня нет какой-то оппозиции. Если я вижу талантливого человека в оппозиции, я его забираю к себе. Главное – чтобы у человека была четкая позиция, а есть люди, у которых нет позиции, но которые хотят быть оппозицией.   Топ