Об отмене либерал-фашизма

Пять лет назад, когда на ниве борьбы с демократией вовсю подвязались не только писатели-фантасты Латынина и Веллер, но и "сам" Радзиховский, а Прохоров был поздравлен  президентом Медведевым за удачное приобретение им по случаю партии "Правое дело" (ушедший на вятское "воеводство" нынешний политзэк Белых наконец пристроил ее в добрые руки), то один из либеральных колумнистов до сих пор еще респектабельного либерального информпортала [ныне оный колумнист сдержанно оплакивает наступивший параноический авторитаризм вообще, и, как его частные следствия, печальную участь кировского губернатора и грядущее разорение сотовых операторов] с удовлетворением отметил, что вот, наконец-то, появилась партия, готовая публично призывать к ограничению избирательных прав для бедноты… Я тогда поразился странному способу начала предвыборной агитации – с оскорбления электората.

Но тут, видимо, политические чувства были сильнее соображений не просто политической выгоды, но и простой осмотрительности. И когда Латынина радостно приветствовала такой публицистический вызов обществу, я полез в полемику. Но о ней чуть позже… Дальнейшая же эволюция прохоровской партии известна. Никто из десятков полустатусных либералов из мира культуры в "купленную партию" не пошел (хуже – через полгода большинство из них занесло  в лигу "За честные выборы"), кроме Аллы Борисовны [кстати, она очень скоро проявила порядочность и гражданскую смелость]…

Хуже того, Прохоров пригласил нынешнего екатеринбургского мэра Ройзмана…

Засада была в том, что готовившийся на ротацию Айфончик задумал заиметь для себя маленькую, но уютную интеллигентную фракцию… Видимо, мечталось, чтобы в кулуарах Думы спросить этак элегично: ну, что, брат Акунин, как там судьбы модернизации? – Да, как-то так, брат… И тут Ройзман с частно-добровольными тюрьмами и движением "Братва против дури"… Срочно пришлось устраивать в несчастной партии очередной путч (после свержения Гайдара, пятый или шестой), поражение в котором вдруг разом превратило Прохорова в лидеры революционной демократии… Впрочем, в своей следующей, уже оппозиционной партии он опять стал жертвой аппаратного переворота. Просто синдром "Красной Шапочки"!

Эти дела стародавних дней я вспомнил как притчу: будь у Прохорова партии более массовые, с большей степенью демократической неопределенности, то он наверняка бы передавил все "антипартийные группы", апеллируя к широким активистским массам.

Но вернемся к моим полемическим баталиям с латынинщиной. Помню, я даже занудно уточнял, что термин "либеральный фашизм" – это именно умеренный тоталитаризм, вроде раннего Муссолини, среднего Хорти и позднего Франко, поэтому сторонников "социального расизма" надо называть "фашистскими либералами". Впрочем, данный смысл аутентично передает именно латинизированное "либерал-фашизм". Точно также, как излюбленное коминтерновское ругательство "социал-фашизм" означает не "социалистический  фашизм" (термин более подходящий для брежневщины-андроповщины), но "фашистские социалисты", т.е. антикоммунистические социал-демократические режимы).

Но здесь я хочу решительно поправить себя и как полемиста, и как теоретика. "Либерал-фашизм" так невозможен в принципе, как "коммуно-фашизм" – расхожий штамп четвертьвековой давности. "Коммуно-фашизм", или "красно-коричневость" – это либо российский вариант левого – рэмовско-геббельсовского – нацизма [противопоставлявшего себя правому, проолигархическому, этатистскому, по их словам, "фашистскому" крылу Гитлера - Геринга]; либо – общественно-политическая эксгумация антисемитской фазы сталинщины. Точно так же, как 30-летний жупел "русский фашызм" – это подпольно-террористический неогитлеризм. В политологических терминах надо быть как можно более точным!

Дело в том, что фашизм (правый тоталитаризм) – это всегда признаки политической мафиозности, вождизма, неформальной репрессивности и "перемешивания" партийной и государственной компетенции. А либерализм – это легитимизм, юридизм, четкое разделение и уравновешивание властных компетенций.

Сегодня трудно себе представить, но в момент своего доктринального оформления в конце XVIII века либерализм (конституционализм) и демократизм (народовластие) не только не были разными ипостасями одной политической философии, но такими же последовательными антагонистами, как, например, монархизм и республиканизм век спустя, или демократия и тоталитаризм – еще через полстолетия…

У основателей Соединенных Штатов просто не было возможности их отсепарировать – в колониях уже была вековая традиция регионального парламентаризма и муниципального самоуправления, но не было "веберовской" модернизирующей бюрократии, в пользу которой можно было отказаться от коммуниальных "средневековых предрассудков".  

Демократизм ("руссоизм") отвергался либерализмом по двум очень веским причинам.
Первое: он предусматривал передачу голосующему народу тех самых неограниченных полномочий абсолютистских монархов, против которых либералы-конституционалисты боролись полтора века.   
Второе: для легитимации "воли народа" предусматривался туманный принцип "общего блага", который на деле был переделкой циничного ришельевского "резон-де-этэ".

Именно поэтому свою главную ставку либерализм сделал на конституционное правление монарха-модернизатора, окруженного экономически компетентными министрами, и только скандальный крах монархизма заставил конструировать олигархические республики.

Либерализм даровал монарху (потом – президенту) право вето на решения депутатского большинства, одним этим превращая главу государства во взрослого, а народных избранников – в неразумных детишек.
Либерализм придумал верхнюю палату парламента, специально рекрутируемую из представителей консервативной элиты, которые должны были сдерживать и даже гасить инициативы законных представителей нации, кои и были, давайте не забудем, нижней палатой…

Либерализм придумал систему избирательных цензов, прежде всего, имущественных, но и расовых, и образовательных (в Америке), систему предварительной регистрации партийным избирателем (в Америке), надежно отсекающую не желающих проходить принудительную социализацию [настоящая мощь партийной машины демократической ("ослиной") партии началась, когда подчинив в качестве клиентелы прибывающих европейских иммигрантов, она прорвалась с Юга и из Библейского пояса в мегаполисы Восточного побережья, на целый век превратив их свои бастионы].

Либерализм придумал "верховенство права" – набор неотменимых юридических постулатов, напоминающих библейские заповеди: "в субботу работ не совершай" – "свободу высказываний мнения и подачи петиций не ограничивай"… "да не будет у тебя иных богов…" – "и убийцу не казни без решения большого жюри присяжных"…

У либерализма 18-19 веков была такая всеопределяющая проблема – легитимация власти. У монарха было помазание, благославляющая кого угодно церковь и огромная мощь десяти-двенадцати-вековой сакральной традиции за спиной…
А поскольку модернизация страны (прогресс+развитие) была преимущественно делом гражданского общества, а не государственной бюрократии, то представить служение модернизационному проекту как основание своего нахождения у власти министры и префекты не могли… Как и сослаться на ханский ярлык…

Приходилось опираться на постулат Перикла о том, что источником власти является народ. И для этого мощно продвигать в систему народного просвещения римскую историю с ее культом суровой общинной демократии: Гракхи, Катон, Цицерон, Брут…  

Когда либералы чудом истории оказывались абсолютными политическими монополистами, то придумывали конституции с высоким имущественным цензом – по принципу, что не могут распоряжаться бюджетом его не пополняющие и не должны голосовать наемные работники, полностью зависимые от своего работодателя… Например, так было во Франции в 1791 и в 1848. И оба раза, поймав их на этом, их свергали – под предлогом восстановления народовластия. Последний раз такое проделал Луи Бонапарт (Наполеон III) – и благодарные широкие народные массы из президентов перевели его в императоры.

Это все была плавная подводка к тому, что то, что сейчас называют "либерал-фашизмом" – это и есть "старый добрый" виговский либерализм…

Современный французский либерализм (первоназвание, только не смейтесь, "радикал-социалисты") вышел из битвы за реабилитацию капитана Дрейфуса. Либералы честно не понимали, как арест невиновного иудея может объединить страну перед лицом британских и германских поползновений… А клерикал-монахисты, видевшие как, начиная с расстрела коммунаров, вконец коррумпированные либералы четверть века прессуют мирных социалистов (и так по всей Европе), не могли и представить, почему такой сыр-бор из-за одного эльзасского еврейчика (пусть еще один, говоря словами первосвященника, "погибнет за народ").

Ведь если антисоциалистические гонения нужны и извинительны для общественной стабильности и преуспеяния, то почему репрессии расово-религиозные, тем более, точечные, не могут найти обоснования в великом деле обеспечения национальной консолидации: в нашей-еще-слабости виноваты изменники, но, конечно, ни один Настоящий Француз на измену не способен, понятно…  

Веллер недавно сформулировал то, что я бы назвал теорией "непрерывности политического континуума", в одном углу которого живут демократия и права человека, а в другом – тоталитаризм. А мудрый политик, подобно садовнику или слесарю [сравнения мои], по мере надобности использует необходимый ему инвентарь…

Его логика понятна: без фашистских практик избавиться от того, что раздражает его на Западе – приоритета прав человека, иммигрантов и последствий послевоенных социальных реформ – невозможно…

Позиция латыниных-веллеров понятна и простительна: популярные "яйцеголовые" писатели чувствуют себя "сделавшими себя сами". И они легко проецируют себя на западные аналоги: они – надрываются, гонят листаж (улучшают веб-дизайн, чинят водопровод), а тут к ним приходят налоговики и требуют на образование юных горлопанов, только и размахивающих на митингах палестинскими флагами (нет, чтобы призвать ЦАХАЛ к поголовному истреблению международного терроризма!); на обустройство африканских беженцев, на сложное лечение "ничьих бабушек"…

Есть только одно соображение: для обеспечения их критической читательской массой требуется мощная индустрия доступного гуманитарного образования хорошего качества (милый латынинский "Вейский цикл" доставит удовольствие только тем, кто одновременно знаком с Артурианой, перипетиями флорентийских революций и хотя бы листал "Сон в красном тереме")… И еще: без изобилия юного (и глупого) среднего класса – нет потока заказов на дизайны и дивайсы; без массового строительства доступного жилья (категорически отказывающиеся вегетативно размножаться коренные немцы и французы потребность в нем не обеспечивают, увы) – нет нужды и в новых, "холодных как сапожники", водопроводчиках…

Я немного похож на марксиста: считаю идеологов, особенно, литераторов, "медиумами" социальных групп. Поэтому с медиумами не спорю, лишь фиксирую изменение тональности их бормотания – больше против режима или против правозащитников…   

Еще раз повторюсь. Россия как социокультурная система постепенно покидает "неофеодализм" и все глубже погружается в новую цивилизационную реформацию, которую назовём "веберовской".

В принципе – это чаемое царство свободы, демократии и верховенства закона. Приблизительно ясен и новый класс-гегемон – европеизированный новый средний класс. Но на стадии "фазового перехода" – для повышения социально-политической управляемости – необходима будет стадия "либерально-революционной" диктатуры. И будущие вожди и рыцари революции требуют от своих скальдов и менестрелей лиро-эпического обоснования свой исторической правоты, а также, что не менее важно – перманентного элиминирования (упреждающего уничтожения) морального авторитета правозащитников, кои их методов заведомо не одобрят…

И теперь уже проясняя все до точки. Либерал, готовый, находясь в оппозиции, санкционировать морально, а находясь у власти – и политически, авторитарные и полицейские меры против противников, – это не "фашист", но революционер.
Хотите – либеральный революционер, хотите – революционер буржуазный или мелкобуржуазный…

Либерально-революционная диктатура – это не когда не сажают за "разжигание", это когда "разжиганием" называют не выпады против ислама или мигрантов, но призывы к "радикальной социальной справедливости", к национализациям и обобществлению священной коровы всех российских партий – "отечественного товаропроизводителя" [смотрите мой фрагмент про Дрейфуса].

Любой, заставший эпоху революции, отлично понимает тех, кто сражается с контрреволюцией, непрерывно и без устали атакующей революционеров.
Любой, той революции сочувствующий, был либо согласен с политикой "революционной целесообразности" (в условиях "разрыва легальности" ей  исторически противополагается только лишь "революционная нецелесообразность") и подавления контрреволюции, либо причиной неудач и поражений считает именно миндальничанье с гадами…   

Точно также, любой, хоть краем заставший эпоху большевизма, совершенно естественным считает национализацию и даже захват частных предприятий работниками и "революционным народом", будь то Италия-1922 или Чили-1973, пусть он лично и не согласен с таким подходом.
Поэтому полагать такую антиприватизацию эсхатологическим катаклизмом он не будет. Для него куда ужасней может быть индонезийская резня осени 1965 года, когда после провала левого переворота свыше миллиона коммунистов и китайской диаспоры были уничтожены фактически холодным оружием (и никаких международных трибуналов)…

Для пиночетовщины не надо придумывать термин "либерал-фашист", ибо есть апробированные обозначения: правоконсервативный или правый радикализм. Для художественности можно добавлять: в форме "социал-дарвинизма" и "социал-расизма".

Поэтому я предлагаю отказаться от неточного термина "фашистский либерализм" ("либерал-фашизм"), заменив его, по обстоятельствам, либо вышепредложенными, либо, с учетом исторической динамики, понятиями "либеральный революционер" и "антифеодальная буржуазная диктатура".