Повторение пройденного

Сегодня в кедровой роще на Picnic Site я столкнулся с большой группой русских туристов, приехавших сюда отметить шашлыками день Победы.

Кое какие их разговоры между собой долетали до меня, пока я жарил на углях свои сосиски.

Они очень сожалели, что "Турция не пускает к себе русских туристов".

Потому что "раньше, мы 9-го мая искали по всему Кемеру немцев и пи$дили их", а тут, на Кипре, немцев нет и пи$дить по случаю 9-го мая некого?

"А может англичан?" – подал мысль один из них, но ему возразили, что англичане были "нашими союзниками".
На возразившего зашикали, что англичане были не настоящими союзниками, а только притворялись.

Потом была дискуссия, настоящими или притворными союзниками были англичане, переросшая в единодушное мнения, что "нам надо повторить, потому что они в 1945 году ничего не поняли".

И тут я представил себе вживую, как бы они "повторяли бы успех дедов". И написал об этом рассказ.

Куликовы запаздывали.

— Ну, позвони еще раз, — нетерпеливо напомнил Петр Кузьмич жене.

— Так звонила только что, абонент недоступен…

— Ну тогда без них на шашлыки поедем! Сами виноваты! Нас тоже ждать никто не будет, все уже, небось, давно собрались.

— День Победы все же, — неуверенно возразила жена, — они всерьез обидятся…

Раздался звонок в дверь.

— Ну вот и они, — Петр Кузьмич вышел в прихожую и открыл.

В квартиру ввалились два здоровяка, ряженые в военную форму, стилизованную под 30-е: синие фуражки, синие галифе, гимнастерки цвета хаки.

— Это ваша машина? — с ходу, в лоб, даже не поздоровавшись, спросил один, протягивая Петру Кузьмичу фотографию.

— Моя, — ответил Петр Кузьмич с ёкнувшим сердцем, — что с ней?

— Не волнуйтесь, с ней все в порядке. А вот надпись "1941-1945! Можем повторить!", это вы сами наклеили?

— А вам какое дело, — ответил Петр Кузьмич с вызовом, — имею право!

— Нет, нет, конечно, имеете право, — заверил его один из ряженых, — мы тут, собственно, как раз для этого, чтобы помочь вам реализовать это ваше право.

— В смысле? — не понял Петр Кузьмич.

— Ну в смысле, вы же сами написали на машине "Можем повторить". Вот мы и предлагаем поехать с нами и повторить то, что было в 1941-1945 годах. Раз уж вы высказали такое пожелание, — отчетливо выговорил он, глядя в недоумевающие глаза Петра Кузьмича.

— А-а-а! Так вы реконструкторы? — наконец догадался Петр Кузьмич. — Спасибо, ребята, за приглашение, но как-нибудь в другой раз. Сегодня праздник, мы едем на шашлыки, у нас большая компания…

— Знаем, — перебил его ряженый, — так в том-то и дело, что вся ваша компания — у нас, все уже переоделись, только вас не хватает.

— И Куликовы? — спросил Петр Кузьмич, вспомнив, что Игорь как раз вчера вроде бы намекал на какой-то сюрприз на шашлыках.

— Игорь Иванович Куликов ждет вас в машине, внизу, — отчетливо сказал другой.

— Ну это как-то неожиданно все, надо собраться, подготовиться…

— Вам все дадут! Все уже готово, ждем только вас.

— Ну, минутку, сейчас жена переоденется.

— За ней потом заедут, у нас там внизу АМО-ЗИЛ, полуторка, грузовой, не для женщин. За ней через полчаса легковая машина заедет.

— Эмка, — уточнил другой, — в смысле — ГАЗ-М.

У подъезда и в самом деле стоял раритетный довоенный автофургон. На нем была аутентичная, довоенным шрифтом надпись "Хлеб" и вполне современная графика, с георгиевской ленточкой, российским триколором и большой надписью "1941-1945! Приглашаем повторить!"

— Круто! — восхитился Петр Кузьмич и пролез вовнутрь.

Следом влезли ряженые. Дверь с шумом захлопнулась, фургон тронулся, толчком опрокинув Петра Кузьмича на скамейку.

Внутри было почти темно. Только сейчас Петр Кузьмич заметил, что в фургончике только одно маленькое зарешеченное окошко. В полумраке он разглядел, что напротив сидят два человека в военной форме. Одни из них был Игорь Куликов, а другого, крупного и рыхлого кавказца, он не знал. На Куликове были надеты наручники, его губа была разбита, а под глазом наливался фингал.

— Вы, Петр Кузьмич, сами пошли с нами, добровольно, а вот ваш приятель — не хотел идти, — видите, как нехорошо с ним вышло, — перехватил его взгляд один из ряженных.

— А вы пока переоденьтесь в военное, — добавил другой, протягивая ему узелок, — все чистое, отстирано и продезинфицировано, не беспокойтесь.

— Я не вешал эту дурацкую надпись на свою машину, — вдруг сказал Кавказец.

— Не вешали, — согласился один из ряженных, — но это ведь ваша фирма производила эти наклейки, "1941-1945! Можем повторить". Это была ваша личная бизнес-идея, так что вам тоже придется "повторить".

— Беги, Петя, беги, — вдруг закричал Куликов.

Петр Кузьмич рванул с места и распахнул дверь, она была не заперта. И замер. Вместо городского пейзажа, который должен был быть за дверью, до горизонта тянулась выжженная дымящаяся степь, усеянная разбитой военной техникой, развалинами каких-то домов и вздувшимися трупами лошадей и людей.

— Некуда бежать, — спокойно сказал один из конвоиров, — вы сядьте, Петр Кузьмич, а то, неровён час, вывалитесь на ходу и не доживете до Победы.

— Мы сами не знаем, как это устроено, — заметил другой, — но вот так вот. Войти в этот фургон вы можете и в Москве 2016-го, а вот выйти из него — только сюда. До самой Победы!

Петр Кузьмич сел на скамейку и решил пока не переодеваться. Ситуация была дурацкая и непонятная, но должно же быть там, куда они едут, хоть какое-то начальство, хоть кто-то адекватный. Он был опытным переговорщиком и знал, что одежда многое определяет на первых порах. Если он будет одет так же, как все кругом, он мгновенно затеряется в толпе и возможно, не сможет поговорить с начальством.

Конвоиры, слава богу, не настаивали.

После полутора часов очень тряской дороги фургон, наконец, остановился.

— Приехали! — сказал конвоир и выпрыгнул наружу.

Петр Кузьмич выпрыгнул следом.

Он почти пожалел, что не переоделся, так как тут же по колени провалился в густую глинистую грязь. Воняло чем-то невыносимо, глаза тут же заслезились от едкого дыма. Из-за близлежащего пригорка ухали разрывы и густо стрекотали пулеметы.

К ним, увязая в грязи, подбежал большой страшный человек с лицом, измазанным в саже, с какими-то значками в петлицах и красными от полопавшихся сосудов глазами.

— Братцы, спасибо, — просипел он конвоирам, — Ей богу, сгинули бы тут без вас! Если бы не ваши новобранцы! Заткнули прорыв. Полторы тысячи положили, но заткнули.

— Вот еще трое, — сказал один из ряженных, — этого мало, понимаем. Но на сегодня это всё. Завтра еще привезем.

— Простите, — вы тут главный? — не выдержал Пётр Кузьмич.

— Это кто? — просипел страшный человек, обращаясь к конвоиру, — репортер что ли?

— Новобранец! — коротко ответил конвоир. — Только призвали, еще не переоделся, комплект обмундирования на руки получил.

В глазах Петра Кузьмича что-то страшно сверкнуло. Лишь спустя минуту он осознал, что лежит на земле лицом в грязи, рот наполнен кровью и осколками зубов, а сиплый голос изрыгает такие витиеватые матюки, каких ему никогда не приходилось слышать в жизни. Шатаясь от головокружения, он встал на ноги.

— Ты чего тут стоишь, быстро переодеться! А прямо тут шлепну за неповиновение, — заорал на него сиплый голос.

Строй состоял из явно необученных бойцов, даже в военной форме они выглядели по-граждански. Петр Кузьмич заметил, как некоторые тайком пытались позвонить по мобильнику. Но он уже знал – сеть тут не ловится

Пожилой маленький взводный даже не пытался навести порядок в строю. Он ходил перед строем и выкрикивал рубленные фразы зычным голосом, чтобы слышали все.

"На высоте три дота! Наша артиллерия их пробить не может! Авиации — нет! Ваша задача подойти вплотную к дотам и огнем по бойницам с близкого расстояния — подавить их! Берите с собой гранаты, кто сколько может, гранат у нас много! Если кому удастся подобраться вплотную и закинуть гранату в абмразуру, — тут он сделал паузу и с явным сочувствием глянул на строй, — тот вернется назад досрочно!

Не поворачиваться назад! Кто повернет назад, будет уничтожен огнем заградотряда! Не останавливаться! Кто остановится, будет уничтожен огнем заградотряда! Вопросы есть?"

— Товарищ командир, — нерешительно поднял руку Петр Кузьмич, — а из чего стрелять, оружия нам не дали.

— Винтовок на всех не хватает, товарищ боец, — строго сказал взводный, — берите гранаты.

— Но я очень хорошо стреляю, очень метко, товарищ командир, — сочинил Петр Кузьмич, на ходу прикинув, что с винтовкой в руках не надо будет лезть к самой амбразуре, можно будет залечь в поодаль и подождать, пока кто-то другой закинет гранату.

— Снайпер, значит, — усмехнулся взводный, — это хорошо! Рядовой Залдостанов, отдайте снайперу вашу винтовку.

К Петру Кузьмичу подошел крупный боец с трясущимися от страха руками.

— Спасибо, дурак, — прошипел он, — немцы будут сначала стрелять по тем, у кого винтовки в руках.

Он был не прав. Пулеметная очередь сразила Залдостанова одним из первых.

Немцам не надо было вглядываться, кто с винтовкой, а кто — без. Склон холма был гладкий без единого выступа, и три немецких бетонированных огневых точки на его вершине мгновенно срезали очередями любого, кто появлялся у подножия, не давая сделать ни единого шага наверх.

Весь взвод был выкошен, словно трава косой, в течение нескольких секунд. Успели упасть и вжаться в землю только человек десять. Немцы прекратили огонь. Но тут же застучали пулеметы с тыла.

Заградотряд стрелял пока не прямо по залегшим бойцам, а чуть ниже — очереди стелились сзади и постепенно поднимались, подталкивая маленький отряд вверх по склону холма. Бойцы поднялись в атаку, и тут же начали стучать немецкие пулеметы. Несколько бойцов дернулись и замерли.

Петр Кузьмич вдруг вспомнил, чему его учили когда-то давно, на военной кафедре.

Он потихоньку откатился в сторону метров на десять и сделал бросок вперед. Пули сначала ударили по тому месту, где он только что лежал, и он успел продвинуться метров на семь. Так, перебегая и перекатываясь, он вскоре понял, что изо всего взвода он остался в живых один. Заградотряд молчал, а немецкие пулеметы стучали, лишь когда он делал очередной бросок.

В конце концов он приблизился к дотам на расстояние, когда его перемещения стали видны немцам. Он лежал в ложбине, и при малейшей попытке перекатиться немецкие пулеметы включались и били пугающе близко.

Но солнце уже клонилось к закату. Еще полчаса, понял Петр Кузьмич, и он в сумерках подберется к амбразуре незамеченным. И тогда — домой, он был уверен, что взводный говорил правду, не шутил.

И тут снизу застучали пулеметы заградоряда.

"Идиоты, — выругался про себя Петр Кузьмич, — они что не видят, что я уже достиг цели? Что надо только чуток подождать, и высота — наша!"

Очередь заградотряда полоснула почти по ногам.

Он попытался двинуться вперед, но немецкие пули взбили у него пыль прямо перед носом.

"Идиоты!" — еще раз выругался Петр Кузьмич.

Еще одна очередь сзади намекнула на необходимость движения вперед.

Петр Кузьмич медленно, стараясь не производить лишних движений, попытался поползти. И тут мелкие камешки под ним осыпались, и он покатился вниз.

Почти одновременно несколько пуль, выпущенных заградотрядом, прошили его тело по диагонали. На несколько мгновений он испытал невероятную, невыносимую боль. А потом увидел откуда-то сверху, как он сам лежит на осыпи из мелких камней и его ладони медленно разжимаются.

Потом это его верхнее зрение скользнуло вниз по склону холма и проникло в штабной блиндаж. Там была его жена, переодетая санинструктором, а страшный человек с сиплым голосом шептал ей на ухо, нетерпеливо дыша: "Если будет артачиться, красивая, то прямо сейчас отправишься туда, на высоту, если будешь умницей, то завтра увидишь твоего мужа, он ничего и не узнает…"

Перед тем, как сознание Петра Кузьмича угасло навсегда, оно проникло за горизонт событий, и он успел понять, что все что только что произошло и происходит — это реальность, а не сон, как он надеялся до самого последнего момента.