«Россия должна начать строительство больших возобновляемых электростанций»

На открывшемся 1 июня Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ) впервые за много лет присутствует высшее руководство французской Engie (бывшая GdF Suez). Почему это произошло именно сейчас, о чем компания договорилась с "Газпромом" в апреле, как планирует развивать возобновляемую энергетику в России и как меняет стратегию на мировом рынке, "Ъ" рассказала главный исполнительный директор Engie Изабель Кошер. — В последние годы между Россией и Западом напряженные политические отношения. Насколько это мешает бизнесу? Чувствуете ли давление во Франции из-за того, что хотите развивать бизнес в России? — Посмотрите на совсем недавнюю встречу президентов Франции и России... — Она прошла довольно холодно. — Нет, я так не думаю. Европа и, в частности, Франция отлично понимают, что Россия — это большой сосед и большой партнер. Мы, группа Engie, всегда стараемся поддерживать отношения между странами, в которых мы работаем, и мы выступали как надежный партнер даже в тех сферах, где отношения между Россией и остальным миром были напряженными. Что важно для нас как иностранной компании — чтобы была создана эффективная среда для бизнеса, чтобы регулирование учитывало риски, и это достижимо. — Тем не менее это первый визит главы Engie на ПМЭФ. Почему сейчас, а не, например, год назад? — Во-первых, год назад я только была назначена на этот пост. Но в целом сейчас в России воплощаются инициативы — очень хорошие, на мой взгляд, в которых у нас есть компетенции. И мы чувствуем, что есть интерес к нашим компетенциям, и не только в газовой сфере. — В апреле вы подписали меморандум о взаимопонимании с "Газпромом", о чем идет речь? — Основа нашего сотрудничества — это покупка российского газа, прежде всего для потребителей во Франции. Теперь мы решили расширить сотрудничество и посмотреть, в каких еще странах в Европе мы могли бы продавать газ "Газпрома". В частности, мы смотрим на румынский рынок. Кроме того, мы обсуждали обмен опытом по эксплуатации и повышению эффективности использования газотранспортных систем. — Собираетесь ли вы заключать новые контракты с "Газпромом" на газ, который будет транспортироваться по Nord Stream 2? — У нас уже есть долгосрочные контракты с "Газпромом", поставки будут производиться в их рамках. С точки зрения объемов текущих контрактов достаточно. Мы периодически пересматриваем условия этих контрактов, чтобы оставаться конкурентоспособными. — Правильно ли я понимаю, что вы теперь вообще не смотрите на добычные проекты, даже газовые? — Мы решили продать наш бизнес, в рамках которого добывали и нефть, и газ. Честно говоря, мы всегда были довольно небольшим игроком в этом сегменте, и мы понимаем, что основная стоимость, которую мы можем создать, лежит не в этой области. Если мы говорим про газ, то мы концентрируемся на midstream — это транспортировка, распределение, сбыт, хранение. Кроме того, как я уже сказала, мы хотим развиваться в области ВИЭ и распределенных систем. Мы недавно выиграли большой тендер по строительству солнечной генерации в Индии, которая стала очень конкурентным рынком в этом сегменте, поскольку индийские власти собираются построить 100 ГВт солнечной генерации. Можете представить? Это эквивалент 100 атомных блоков. На данный момент построено 10 ГВт, и примерно 10% этого объема принадлежит Engie. На таком конкурентном рынке это неплохо. Мы также очень интересуемся геотермальной энергией, потому что это единственный возобновляемый источник энергии, который может вырабатываться непрерывно. У нас есть довольно большой геотермальный проект в Индонезии. Также очень важное направление нашей деятельности — энергоэффективность. В России, мы считаем, у нас есть реальные возможности развивать программы по энергоэффективности с крупными партнерами. Представьте, какое конкурентное преимущество может получить производитель, если он сумеет сократить энергопотребление, скажем, на 30%? Для России, которая старается вернуть часть промышленного производства в пределы страны, это очень важный момент. У Engie очень большая история взаимоотношений с Россией, основанная на газе, и теперь мы хотим расширить наше сотрудничество. Так, мы рассматриваем возможность, чтобы помочь российским партнерам в разработке ВИЭ в России. — О каком проекте идет речь? — Вы знаете, что "Росатом" планирует проект по возобновляемым источникам... И у нас уже есть основа для сотрудничества с "Росатомом" в разных областях. — По ветрогенерации в рамках "ВетроОГК"? — Да. Мы можем сотрудничать с "Росатомом", потому что у нас есть инженерные компетенции. — Планируется финансовое участие Engie в проекте? — Нет, мы не банкиры. Мы можем предоставить инжиниринг, а также экспертизу по структурированию подобных проектов. Конечно, у России огромный потенциал с точки зрения углеводородов, но также и огромный потенциал производства возобновляемой энергии. Для размещения солнечных и ветряных электростанций нужны огромные пространства, и это то, что есть в России. На мой взгляд, в случае России нужно говорить о двух аспектах. Во-первых, о том, как использовать этот огромный потенциал ВИЭ, высвободив определенные объемы газа для экспорта в страны, где он не субсидируется. Потому что, если вы сжигаете газ здесь, это субсидируемое топливо, которое продается по очень низкой цене. Мы видим определенное движение в сторону раскрытия этого потенциала, но еще очень многое предстоит сделать. — Вопрос в том, насколько конкурентоспособны могут быть ВИЭ в России без специальных субсидий, особенно на фоне газа... — Сейчас конкурентоспособность ВИЭ быстро растет. Я только вернулась с Ближнего Востока, там с помощью солнечных панелей можно производить электроэнергию за 2 цента за 1 кВт ч. С помощью газа — за 4 цента. — Это стоимость с учетом затрат на хранение энергии? — Нет, это именно то, к чему я веду. Если учесть затраты на хранение, резервирование системы и т. д., это будет 9 центов за 1 кВт ч. И в таком виде это действительно слишком дорого. Но в случае Ближнего Востока, а также, думаю, и России вы можете увеличить долю ВИЭ в системе без затрат на хранение, потому что их доля пока очень маленькая. В то же время стоимость батарей постоянно снижается. На мой взгляд, для страны важно участвовать в этом процессе и разрабатывать соответствующие решения, даже если пока конечная стоимость энергии из ВИЭ неконкурентоспособна. Мне кажется, поэтому Россия должна начать строительство больших возобновляемых электростанций. А для этого нужны условия для инвесторов, нужно регулирование, которое позволит им вернуть затраты,— это ключевое условие. Второй момент, который, на мой взгляд, очень важен для России,— это то, что использование цифровых технологий в контексте энергообеспечения позволяет модернизировать многие сферы жизни, особенно в городах. Один из примеров — использование электрического транспорта, который позволяет снизить уровень выбросов. — У вас есть проект сотрудничества с властями Москвы, расскажите о нем. — Сейчас мы в самом начале. Например, у нас есть программное решение, которое позволяет городу планировать свое развитие. Мы делаем очень подробную 3D-карту города — с точностью до метра, на которой обозначен каждый дом. И с помощью этого инструмента можно делать много всего: например, проводить симуляции, что будет, если вы измените схему движения транспорта. Можно оценить общий потенциал солнечной генерации, потому что у вас будут данные о каждой крыше в городе. Можно оценивать эффективность уличного освещения, проводить симуляции, как можно изменить систему. Можно улучшить ситуацию с безопасностью, так как 3D-модель позволяет понять, как наилучшим образом разместить камеры. — Цены на углеводороды в последние два года сильно упали, и традиционные источники энергии стали более конкурентоспособными. Одновременно под угрозой судьба Парижского соглашения по климату, поскольку США могут выйти из него. Не думаете ли вы, что это может помешать той энергетической революции, о которой вы говорите? — Я вижу огромную приверженность зеленым технологиям со стороны молодого поколения, которое действительно видит в них инструмент борьбы с изменением климата. Второй момент — это развивающиеся страны. Вы знаете, когда шло развитие возобновляемых технологий, в развитых странах были большие сомнения, смогут ли развивающиеся страны эффективно перестроиться на использование ВИЭ и т. д. На мой взгляд, этот вопрос уже закрыт сейчас. Посмотрите на цели по развитию возобновляемой энергетики в Китае, Индии. И дело здесь не только в сокращении выбросов, но и, что гораздо более важно, в энергетической независимости. Развивающиеся страны нуждаются в огромном количестве энергии, и в некоторых из них вообще нет месторождений ископаемого топлива. Например, мы работаем в Чили и Марокко. В Чили нет ни одной молекулы углеводородов, поэтому они сильно зависят от своих соседей. Вы, наверное, знаете историю их взаимоотношений с Аргентиной: та поставляла им газ, затем решила прекратить поставки, и Чили встала перед огромными проблемами и вынуждена была быстро искать другие источники. — Сейчас они активно закупают СПГ. — Да. В Марокко похожая ситуация, они зависят от алжирского газа. И в обеих странах теперь очень амбициозные цели по развитию возобновляемой энергетики, и так в очень многих странах. Так что я не думаю, что этот процесс можно остановить, даже если США выйдут из Парижского соглашения, потому что развитие возобновляемой энергетики дает странам очень важную возможность управлять своим экономическим развитием. Да, есть вопросы относительно сроков, относительно скорости развития технологий, есть геополитические риски, но в целом я не думаю, что этот процесс можно остановить. Даже в России, где, наверное, ВИЭ не так конкурентоспособны, как традиционные — например, газ, если вы путем их развития высвобождаете значительные объемы газа для экспорта, это становится интересным с экономической точки зрения. — Engie около трех лет назад радикально изменила свою стратегию. Расскажите, почему вы это сделали и что вы называете "новой энергетической революцией". — Мы верим в так называемые три D. Первое — это декарбонизация. Это значит, что газ и возобновляемые источники энергии (ВИЭ) вытеснят и заменят нефть и газ. Это потребует времени, но это очевидный тренд. Второе D — децентрализация. Это значит, что энергосистема вместо опоры на несколько очень больших электростанций и мощные ЛЭП, что на сегодняшний день является типичным случаем, будет основана на многих распределенных источниках выработки. Половина всей энергии будет вырабатываться на месте потребления с помощью очень небольших модулей в зданиях, на производственных объектах и даже в каждом доме. Это произойдет потому, что ВИЭ очень гибкие и могут быть очень небольшого размера, их можно установить на крыше дома, в саду и т. д. В городах также начнут создаваться локальные мощности по хранению энергии, которые станут основой "умных сетей" (smart grid). Третье D — это digital, потому что вся подобная система работает на основе цифровых решений. Представьте, если однажды у вас на крыше будет солнечная панель, вам понадобится хранилище (батарея), вся электроника в доме будет подключена к этой сети, и вам нужно будет, чтобы каждую миллисекунду ваша мини-система была сбалансирована. Для этого понадобится программное обеспечение. Поэтому в будущем энергообеспечение и цифровые технологии будут полностью связаны между собой. Все это в целом — позитивная трансформация, потому что многие вызовы, перед которыми мы стоим, могут быть во многом преодолены в результате этого тренда. Это и борьба с глобальным потеплением, и более простой доступ к энергии — потому что эти небольшие системы серьезно упростят и удешевят энергоснабжение. В Африке, например, есть большие проблемы с энергетической инфраструктурой, и, вместо того чтобы десятилетиями строить крупные энергосети, мы можем поставить очень маленькие и независимые системы. Мы решили быть лидером этого движения, потому что примерно 80% нашей деятельности уже находится в этом тренде — мы разбираемся в газе, ВИЭ и децентрализованных системах. Как вы понимаете, все играют теми картами, которые у них на руках, и, столкнувшись с подобной революцией, мы решили максимально использовать компетенции, которые у нас есть. Тогда мы решили продать другие активы — в основном это нефтяной и угольный бизнес — и сосредоточиться на трех D. Мы также решили инвестировать на долгосрочной основе в новые технологии. Многие вещи уже доступны, вы можете видеть это на примере ВИЭ — они сейчас уже конкурентоспособны, я говорю о солнечных панелях, ветряках, особенно офшорных. Но некоторые технологии чрезвычайно необходимы — в первую очередь системы хранения энергии. — Да, это ключевой момент. — И огромный вызов. Если у вас 2-3% ВИЭ в системе, это не проблема, потому что у вас есть другая выработка, которая может покрыть пики спроса, гарантировать гибкость и надежность системы. Но если у вас 15-20% выработки составляют ВИЭ, то отсутствие системы хранения — это огромная проблема. Мы инвестируем также в системы распределения энергии, чтобы сеть могла быть более гибкой. Водородная энергетика — это также то, что может быть очень важной частью будущей энергосистемы. Мы не рассчитываем получить большую отдачу от инвестиций в эти технологии в ближайшие три--пять лет, но эти вложения необходимы, чтобы оставаться в тренде. Они также гарантируют, что мы будем готовы к новым быстрым переменам и будем конкурентоспособны. — Какова роль газа в этой стратегии? — Газ необходим прежде всего для генерации, потому что он гарантирует гибкость выработки. Газ экологичен, поскольку дает очень мало вредных выбросов. Газ остается одной из основ нашей деятельности наряду с ВИЭ и децентрализованными системами. Это также ключевой элемент нашего партнерства с Россией, два года назад исполнилось 40 лет с начала поставок российского газа во Францию. Мы один из крупнейших покупателей российского газа, и сотрудничество Engie и "Газпрома" обеспечивает 15% товарооборота между Россией и Францией. Мы участвуем в проекте газопровода Nord Stream 2, который имеет стратегическое значение для России, и цель нашего участия — обеспечить надежные и дешевые поставки газа в Европу, чтобы мы могли снабжать наших потребителей. Мы также подписали соглашение с НОВАТЭКом о покупке газа с Ямала, СПГ дополняет наш портфель, это очень гибкий ресурс. Мы присутствуем в 70 странах, и, делая ставку только на трубопроводные поставки, невозможно обеспечить всех клиентов.Изабель Кошер Личное дело Родилась 9 декабря 1966 года в Нейи-сюр-Сен (пригород Парижа). В 1987 году получила высшее инженерно-физическое образование в престижной парижской Высшей нормальной школе (Ecole normale superieure). В 1991-1997 годах занималась проектом по реорганизации производственных цехов в Европейской двигательной компании, в настоящее время являющейся частью французского промышленного холдинга Safran. В 1992-1993 годах работала в департаменте слияний и поглощений финансовой компании Эдмона Ротшильда, а затем в региональном управлении Иль-де-Франс по промышленности, исследованиям и окружающей среде. С 1997 по 1999 год — в Министерстве экономики Франции. В 1999-2002 годах была советником по промышленным вопросам премьер-министра Лионеля Жоспена. В 2002 году пришла на работу в энергетическую компанию Suez. В 2007 году назначена директором компании Lyonnaise des eaux, входящей в группу Suez. В 2011 году стала финансовым директором GDF Suez. С 3 мая 2016 года Изабель Кошер занимает пост главного исполнительного директора компании Engie.Engie Company profile Крупнейшая французская энергокомпания, ведет также деятельность в 70 странах, штаб-квартира — в деловом квартале Дефанс в пригороде Парижа. Добывает и поставляет газ, работает в сфере электроэнергетики. Нынешнее название носит с июля 2015 года, до этого — после слияния энергокомпаний Gaz de France и Suez — называлась GDF Suez. Мощность электростанций компании — 112,7 ГВт, поставки газа — более 100 млрд кубометров в год. Количество сотрудников — около 155 тыс. человек. Выручка за 2016 год — €66,6 млрд, EBITDA — €10,7 млрд, чистая прибыль — €2,5 млрд. Крупнейшим акционером Engie является правительство Франции (32,8%), 2,7% акций принадлежит ее сотрудникам, в свободном обращении 56,6% акций. Председатель совета директоров — Жерар Местралле, главный исполнительный директор — Изабель Кошер. Топ