Русский менталитет и заветы Чаянова

«Нашего человека могли заставить много работать только неурожай, падёж скота, эпидемия или грабёж. О том, что такое «Моральная экономика» Александра Чаянова, и что лежит в ее основе – в статье экономиста Никиты Кричевского

“«В советский перестроечный период страна узнала о выдающемся русском экономисте Александре Чаянове, о его семейно-трудовой теории, получившей название «моральная экономика». И что? Стали выводы Чаянова нашим подспорьем? Нет. Да что там, уже через несколько лет Чаянова забыли, хотя он нашёл один из заветных ключиков к экономическому развитию России» – рассказывает доктор экономических наук, профессор Никита Кричевский .

«Русский человек исходил из традиционалистского подхода, предполагающего выстраивание хозяйственного поведения не от «воздушных замков», но «от печки», то есть от фактических потребностей его родных и близких. При этом полагаться на формирование новых, выходящих за рамки традиционных, потребностей, которые якобы станут дополнительным стимулом к повышению производительности труда – занятие пустое. Гаджет, образование или квартира (дом) суть те же традиционные потребности, что довлели над нашими предками, только в современном, модифицированном виде. С удовлетворением которых существенная часть стимулов к продуктивной работе исчезает» – указывает автор, и полагает, что из «Моральной экономики» Александра Чаянова современные государственные деятели могли бы извлечь массу полезного не только для себя, но и для страны.

На фото: (РИА Новости) Экономист Александр Чаянов

Из вышесказанного – подчеркивает автор, – следует ряд весьма и весьма ценных для современной русской теоретической и практической экономики выводов.

Во-первых, извечный русский патернализм, оказывается, имеет вполне понятную экономическую основу. Крестьяне всегда стремились встать под крыло сильного, однако сильные обязаны корректировать свою деятельность в соответствии с базовыми потребностями людей. Регулярная плата натурой (барщина или работа на хозяина, в экстремуме – на государство) и деньгами (оброк, ныне налоги) подразумевает моральные обязанности сильных поддерживать слабых в «экстремальных обстоятельствах».

Во-вторых, русский человек всегда стремился стать собственником, причём не столько средств производства, сколько того минимума активов, что позволял ему и его семье обеспечивать удовлетворение основных жизненных потребностей. К числу таких активов, в частности, относится крыша над головой. Ровно такое же желание есть у других народов, разница в том, что в той же Европе городское население было вынуждено арендовать жильё, у нас же все силы были брошены на возведение собственных стен.

В-третьих, отношение к собственности у русских специфическое, завязанное на результатах вложенного труда. В исторических трудах часто встречается случай, когда крестьянин нарубил лес, погрузил его на телегу и повёз в деревню. Его остановили и стали укорять за кражу господского леса. Когда крестьянина назвали вором, он пришёл в ярость, уверяя, что никогда не брал чужого. Тогда ему указали на срубленный лес. Ну, это другое дело – лес ничей, он божий. Его никто не сажал, за ним никто не ухаживал, лес – для всех, он как воздух. А вот если бы к нему был приложен труд, тогда другое дело.

В-четвёртых, резервы роста российской экономики находятся не только в плоскости повышения производительности труда посредством, скажем, внедрения новых технологий, максимального использования действующих мощностей или повышения образовательного уровня работников. Огромное значение имеет мотивационная составляющая, вычислить которую для современной России можно, исходя из структуры и потребностей домохозяйств – указывает автор. «Постулаты моральной экономики не являются умозрительным построением, а имеют чёткую доказательную базу, основанную на статистике конца XIX – начала ХХ века».