Деньги не пахнут, права человека, отстаивание демократических принципов, бесстрашие репортеров, объективность- все это звук пустой

Оригинал этого материала © Журнал "Звезда", сентябрь, 2001

Человек рыночный, или бурная весна Савика Шустера

Попытка портрета в цитатах, интервью и личных впечатлениях

Иван Толстой

В мае этого года о журналисте Савике Шустере говорили и писали многие. Разброс мнений был минимальным: от осуждения вашингтонско-пражских гонителей журналиста до сдержанно-критической информации о происшедшем. Действия самого Шустера мало кто критиковал. Газетам было довольно, что журналист уволен за футбольный репортаж на канале НТВ. А значит, на "Свободе" свободы слова нет. Кто такой Савик? Как он, литовский эмигрант "третьей волны", стал во главе московского бюро радио "Свобода"? Как и почему Шустер лишился своего места?  Иван Толстой — коллега Савика Шустера — работает в штаб-квартире радио в Праге. Однако, направляя нам этот материал, он специально оговорил, что его позиция не может быть сочтена позицией радиостанции.

Редакция

О Савике Шустере говорили всякое. Прежде всего: "Что за имя такое — Савик?" Затем: "Кто он такой? Почему его все слушаются? Серый кардинал? Тайный начальник радио? Агент всесильной разведки?" Один из руководителей "Свободы" на следующий день после увольнения Шустера с наигранным спокойствием произнес: "В течение многих лет люди боялись выступать против Савика. Считалось, что можно шею сломать".

Прошлое

С 48-летним Савелием Михайловичем Шустером я за последний год беседовал дважды, собирая материалы по истории радио "Свобода". Начать неспешный разговор с юности Савика мешала его ежедневная занятость как руководителя московского бюро, поэтому мне придется ограничиться здесь общей биографической справкой. С одной оговоркой: Шустер — любитель прихвастнуть, и там, где его невинная слабость мне показалась чрезмерной, я по ходу рассказа внес небольшие комментарии.  Савик Шустер родился 22 ноября 1952 года в Литве в семье футболиста вильнюсского "Спартака" и спортивного тренера. Любил повторять, что появился на свет "в раздевалке", потому что отец привез его, годовалого, на стадион — окунуть в атмосферу "футбола, бутсов, запаха пота". В 19-летнем возрасте Савик эмигрировал и попал в Канаду, где, по его словам, в 1976-м закончил медицинскую школу университета McGill в Монреале. Спустя много лет Владимир Матусевич печатно обвинил Савика в приписывании себе высшего образования. Проверить, кто прав, у меня возможности нет, однако, переехав во Флоренцию, Савик зачем-то продолжил обучение медицине. В конце 1970-х в качестве врача (или только фельдшера?) он побывал под пулями в Чаде, где шла гражданская война. Скоро Шустер отправился на афганскую войну — журналистом. Писал репортажи для западных изданий, из которых называет теперь одни престижные — "Newsweek", "Der Spiegel", "Liberation", "La Repubblica", — как будто он был их специальным корреспондентом, но умалчивает об истинных работодателях — парижской "Русской мысли" и Интернационале сопротивления. Вероятно, престижность свою они в его глазах с тех пор потеряли. Меж тем именно "Русская мысль" первой приютила и полюбила Шустера. Он познакомился с Натальей Горбаневской в самом начале 80-х во время ее выступления во Флоренции: переводил на итальянский. Он порывался уйти из медицины, "Врачей без границ" хотел сменить на безграничных журналистов. Человек бесстрашный, искатель приключений, Савик нравился людям сразу и искренне. Горбаневская быстро познакомила его со всеми, кого в диссидентско-эмигрантском мире следовало знать: с Максимовым, с Буковским, с Эдуардом Кузнецовым.  Савик и сам быстро входил в легенду. На Мадридской конференции по выполнению Хельсинкских соглашений (где параллельно с главной сессией шла малая, диссидентская) Савика арестовали испанские полицейские, тренированным глазом приняв его за террориста: кудрявый, смуглый, небритый. В эти дни мадридские стражи были начеку, боялись провокаций. Как раз тогда на горной дороге между Францией и Испанией погиб знаменитый правозащитник Андрей Амальрик, официально в Испанию не пущенный (больно шумный, а у нас тут люди солидные), и это было лучшим аргументом держать полицейское ухо востро. А после вторжения советских войск в Афганистан Савик участвовал в одной остроумной антисоветской акции. Вместе с коллегами из итальянского журнала "Фриджидере" ("Холодильник") — настолько левацкого издания, что оно было уже антикоммунистическим, — он составил фальшивую газету "Правда", по бумаге (купленной в Финляндии) и шрифтам неотличимую от "Правды" настоящей. Надежные туристы с пачками лже-"Правды" отлично справились с заданием в олимпийской Москве. Сохранился кадр: огромная московская автостоянка, и у каждого автомобиля за дворники засунута такая газетка. Требовалось какое-то время, чтобы понять всю неожиданность шутки.  Ернический тон, что-то из Войновича, что-то из Аксенова (я сам не видел, доверяюсь очевидцам), голый по пояс Суслов с наколкой Сталина на груди, а главное — истинное пророчество! — репортаж о том, как Советский Союз распадается на куски. Летом 80-го года все это было куда как эффектно. Сблизившись с диссидентами, Савик почувствовал истинный вкус борьбы. Интернационал сопротивления — это было гораздо интереснее и куда денежнее, чем итальянский "Холодильник". Шустер предложил выпускать фальшивую "Красную Звезду" — для советских солдат в Афганистане. Предложение было принято. Интернационал сопротивления оформился к 1983 году из группы друзей журнала "Континент" и представлял собою координационный центр, куда входили различные группы и движения: польская "Солидарность", пекинские студенты, кубинские активисты и так далее, — словом, посильный ответ интернационалу коммунизма. Бок о бок с "Фридом Хаус" его активисты спасали из афганского плена советских военнопленных, завозили в горы миниатюрные радиопередатчики для станции "Radio Free Kabul". Ни "Liberation", ни "Newsweek" подобными вещами не занимаются, так что определение "западный журналист" остается всего лишь шустеровским самоназванием.  Савик нашел понимание у Владимира Буковского, и Интернационал сопротивления финансировал создание и распространение в Кабуле лже-"Красной Звезды": солдат ломает о колено автомат Калашникова, крупными буквами заголовок: "Долой войну — все по домам!"  Я спрашиваю Савика: когда он впервые услышал радио "Свобода"? "Странно, но очень поздно, — говорит он. — В 1968 году, когда советские войска вошли в Чехословакию, я жил в Литве, и все воспринималось, понятно, болезненно и с большой настороженностью. Все слушали западные голоса. Я тогда находился на Балтийском море, в Паланге, и мы слушали в основном шведское радио и "Голос Америки". Так что о "Свободе" я узнал уже на Западе, когда я стал общаться с тогдашними диссидентами: с Наташей Горбаневской, к примеру, с Владимиром Буковским. Я не могу сказать, что я когда-либо был слушателем радио "Свобода".  Интересно то, — продолжает Савик, — что в 80-е годы, в первой половине, я постоянно ездил в Афганистан с военными репортажами для разных западных изданий, и мне на протяжении пяти лет и в голову не приходило, что есть такая станция, которой можно предлагать материалы. Впрочем, я не совсем прав: в 1981 году, когда я приехал из Афганистана и опубликовал репортаж в "Ньюсуике", я в Париже встретился с Семеном Мирским, тогдашним и нынешним корреспондентом радио "Свобода", и он взял у меня интервью. Это было очень смешное интервью, потому что я двух слов связать по-русски не мог. Как они это монтировали, я не знаю, но слава богу, что я это в эфире не слышал". Восстановим целое опущенное звено. Со "Свободой" Савика познакомила сотрудница "Русской мысли" Наталья Горбаневская, редактировавшая и часто полностью переписывавшая его репортажи от начала до конца, но когда ему понадобилось, он не задумавшись отбросил вскормившую его газету: пропал навсегда. "Взял и предал, — определяет это Горбаневская сегодня. — Его все любили, но он предал". В 1984-м Шустер проделал невероятное по опасности и отваге путешествие по Никарагуа: прошел от океана до океана страну, захваченную сандинистами, сделал интереснейшие снимки, уникальные еще и потому, что западных корреспондентов там не было. "Я и тогда не волновался за него, — говорит Владимир Буковский, — Савик — кошка, шпана. Живучий". Интернационал сопротивления устроил Шустеру ряд блестящих никарагуанских репортажей в Европе, главным образом — в левых изданиях: им-то и надо было показывать физиономию коммунизма. "И только в 87-м году, — продолжает Савик, — когда я уезжал в очередной раз в Афганистан, мне пришла в голову вот такая идея. Я говорю: как так, американцы завершили войну во Вьетнаме благодаря тому, что их корреспонденты постоянно рассказывали оттуда, что происходит. На русском языке ничего подобного о войне в Афганистане нет. Ни по телевидению, ни на радио. Надо что-то сделать. И я подумал: может быть, я попытаюсь что-то записать на русском языке. Я купил магнитофон, абсолютно не связывался ни с какой "Свободой", просто сам. Раз я ехал для другого издания (в то время я уже работал на "Либерасьон" во Франции), я купил в Duty Free магнитофон, ничего в радио не знал, звукозаписью не занимался (я занимался фотографией, но звукозаписью — никогда). Понимаете, с другой стороны, очень было опасно пытаться говорить на русском языке в Афганистане в первые годы: могли и выстрелить. А в 87-м многие полевые командиры знали меня, поэтому они уже не сомневались в том, что я не шпион. И я некоторые репортажные моменты просто записал стоя в долине, где шло сражение или что-то в этом роде. Звуки войны. Я вернулся, позвонил на радио "Свобода" в Мюнхен и предложил им такой материал. Они меня выхватили, и я с Русланом Гелисхановым и Ефимом Фиштейном стал продуцировать этот материал. Не то что мой русский стал лучше после моего разговора с Мирским. Он был таким же плохим, но они мне очень сильно помогли и стилистически, и технически.  Это был первый цикл из 7 или 8 программ об афганской войне. Я познакомился с коллективом, со штаб-квартирой радио, с американским начальством и очень скоро после этого получил предложение перейти работать. Я согласился, приехал в Мюнхен и первым делом изучил русский язык. Вот такова моя история знакомства с радио „Свобода"". Не будем перебарщивать с занудством: хотя в Мюнхене Савик появился впервые не с афганскими записями, а в поисках материалов о диссидентах (для чего на "Свободе" существовал специальный отдел самиздата), отдадим Шустеру справедливость: его успехи в восстановлении русского языка после 20 лет англо-франко-итальянского общения поистине феноменальны. И лингвистический талант был не единственным даром Шустера. Попав на "Свободу", он принес с собою приемы новой, современной, западной журналистики и вскоре после возвращения из Афганистана вел главную ежедневную информационную передачу тех лет — "В стране и мире", чье заглавие было, разумеется, взято у академика Сахарова.

Первые годы на "Свободе"

Я спрашиваю у Савика о том времени. "Когда я пришел на радио "Свобода", — рассказывает он, — я с ужасом узнал, что нет ни одного корреспондента на месте. А так как я пришел из западной журналистики, мне это казалось просто дикостью, что нет людей, которые сообщают с места событий. Когда я начал искать людей, не имея права въезда в Советский Союз, все на меня очень криво смотрели, потому что я якобы подбирал агентуру. Это было столкновение между пропагандой и журналистикой. И когда Михаил Горбачев в конце 88-го снял глушение, все поняли, что читать Солженицына часами не есть в самом деле радио или журналистика. Я смог делать информационные программы раз в день, по крайней мере, напоминающие программы западные. Надо сказать, что это должны были быть очень храбрые люди, которые в том Советском Союзе соглашались работать на радио "Свобода" без псевдонимов, без ограничений выходить в эфир и рисковать, потому что в 89-м году у власти был вместе с Михаилом Горбачевым Владимир Крючков. Из этого поколения фрилансеров и родились такие люди, как Андрей Бабицкий. Борьба была сумасшедшая: тогдашний директор русской службы (Владимир Матусевич. — Ив.Т.) настолько был озлоблен против всего того, что мы делали (хотя это шло в его сетке), что он отобрал название "В стране и мире", запретил заниматься миром, назвал программу "Зеркало", после того как я абсолютно отказался от его первоначального названия — "Одна шестая". В общем, это была какая-то комическая ситуация — это была борьба с журналистикой. Я вам скажу, что информационное вещание радио "Свобода" рождалось не намного легче, чем сегодняшняя российская экономика". Я спрашиваю, как воспринималось радио "Свобода" на Западе, западными журналистами. "Как инструмент ЦРУ, — пожимает Савик плечами. — Это одной частью общества. Другой частью общества вообще никак не воспринималось. Просто не знали, что есть такое. Америка, которая выделяет и выделяла деньги через Конгресс, вообще не воспринимала радио "Свобода", потому что для американского общества оплачиваемое правительством средство массовой информации — это по определению пропаганда. С 1991 года постепенно, через все события 1993-го, радио "Свобода" превращалось в средство информации — вот так, как телевидение Монте-Карло. То есть просто не базирующееся на территории страны, на которую это средство массовой информации вещает. И уже ко времени первой чеченской кампании (я ощутил это, уже работая в Москве, очень четко, в том числе от западных журналистов, это тоже ведь часть западной общественности — по звонкам, по тому, как они просили у нас информацию о Чечне: расскажи, дай контакты; потом, когда Андрей Бабицкий стал ездить, через него), что они нас воспринимали абсолютно однозначно — как равных коллег, не занимающихся никакой пропагандой. Вы знаете, есть некоторые трудности до сих пор. До сих пор есть в Москве западные журналисты, которые относятся с некоторым подозрением к радио "Свобода". И, скажем, на программу "Лицом к лицу" никогда не придут. Но в большинстве своем, конечно же, мы стали средством массовой информации и никаким не рупором, не инструментом. Это исчезло. В 1995 году — начисто. И, конечно же, вся история с Бабицким очень сильно повлияла на западную общественность. Именно на западную общественность в большей степени, чем на российскую. Российская общественность вообще восприняла это как какую-то американскую историю, вмешательство в российские дела. А Запад всю историю с Бабицким воспринял совсем иначе. Началось недоверие к тому, что происходит в средствах массовой информации в России, началось недоверие к Путину и его людям, и очень сильно возросло доверие к нам. Британское телевидение сделало фильм, постоянно шли репортажи и статьи во французской печати, очень много говорила американская и немецкая печать, в московском бюро были абсолютно все телекомпании, мыслимые и немыслимые — от Польши до Японии. В 70-х и 80-х годах мы даже мечтать об этом не могли".  Приведу интересное высказывание Савика — о значении "Свободы": "Есть один момент, который не понимают ни Россия, ни Запад: Россия в этом веке прошла через очень нехорошую для культуры судьбу. Четыре эмиграции, о которых мы все время говорим, — это же трагедия. Не то что Берлинская стена раскалывает город, это же эмиграция, которая раскалывает культуру, народ, поколения. И мы единственное средство массовой информации на русском языке, которое все эти волны сплачивает и объединяет. Мы единственное лекарство, которое каким-то образом пытается, я не хочу сказать вылечить, а, по крайней мере, обезболить эту рану. Европейцы такого не переживали, но возьмем Италию: была эмиграция во времена фашизма, потом она же вернулась вся, она была востребована, она пришла к власти. Возьмем Чехию — эмиграция пришла к власти. Польшу — эмиграция пришла к власти. Здесь же, в России, она не только не пришла к власти — она была отвергнута, она была не нужна. И эти люди в самом деле — люди с опытом, с новой культурой, с новым пониманием жизни, вообще мировой культуры, — они не нужны, они отвергнуты. И мы единственные поддерживаем с ними связь. И я думаю, что это просто величайшая заслуга радио "Свобода". Если была бы Нобелевская премия культуры, то, как "Врачи без границ", которые получили Премию Мира, мы должны были бы получить Премию Культуры. Вот за это". А как оценить самоощущение русской редакции "Свободы"? "Каким-то загадочным образом мы точно отражаем руководство Советского Союза или Российской Федерации — абсолютно — в наших пороках. Положительные стороны мы обсуждать не будем.  Мне Явлинский как-то говорил: "До Горбачева мы думали, потому что больше делать ничего нельзя было. Пришел Горбачев, началась суета, мы начали бежать, перестали думать, потому что мы поняли, что надо бежать. А вот сейчас пришел Путин, бежать некуда, надо думать, а думать тоже нельзя, потому что жизнь не стоит. И вот не понимаешь".  Вот у нас, — размышляет Савик, — очень похоже: радиостанция долго думала, вплоть до снятия глушения Горбачевым. Читали книги в эфир и думали. Это как женщина в парандже, какая разница: есть на тебе грим, нет, — тебя все равно не видят. Вот ты сидишь и думаешь в парандже. Потом Горбачев взял и сорвал паранджу. И тут надо было что-то делать. И начали бежать. Были люди, которые препятствовали этому. Были люди, которые вообще не воспользовались шансом 1991 года, когда мы могли иметь в Москве, в России все, что угодно. После указа президента Ельцина о нашей аккредитации мы могли иметь FM, фантастический офис. Не воспользовались. Бежали. Потом наступил важнейший период переезда из Мюнхена в Прагу. Тоже не могли сесть и думать. Не могли, надо было переезжать. Переехали, не потеряв ни секунды вещания. Это же вообще, наверное, мировой рекорд. Переехали в Прагу, началась чеченская война. Опять надо бежать. Думать нет времени. И вот мы бежим. Вторая чеченская война. Дело Бабицкого. Мы никак не можем себя осмыслить в нынешней ситуации. А сейчас пришел Путин, и для нас, в принципе, это неплохое время, мы, в отличие от Явлинского, не политики. Нам сейчас можно подумать: а какое лицо нам необходимо? Кто мы такие, что мы такое и зачем мы? Вот сейчас как раз наступил период осмысления, потому что нам не надо больше бежать никуда". Устами Савика — да мед пить. Не прошло и двух месяцев, как я записал на магнитофон эти его слова, и Савика со "Свободы" выгнали. Что же случилось с журналистом, олицетворявшим для многих политику радио и считавшимся фактическим лидером всей русской службы? Прежде чем перейти к майским дням нынешнего года, будет небесполезно представить себе нашего героя в рабочем кабинете.

"У микрофона я, Савик Шустер"

То ли изначальная причастность к западной журналистике, то ли свободное владение несколькими языками, то ли (что вероятнее всего) природное высокомерие сразу же поставили Савика в положение нерядового сотрудника еще в Мюнхене, в конце 1980-х. Он умел не замечать собеседника, зная, "как оно на самом деле", умел ловко задеть самолюбие, уколоть, поставить прилюдно в неудобное положение. Коллеги вспыхивали, но быстро отходили: Савик не боялся ошибок, у него был напор, постоянная энергия, увлеченность, передачи с его участием становились нервными и захватывающими, меняя лицо радиостанции и делая "Свободу" самым популярным источником новостей. Из всех сторонников переезда радио в Прагу Савик был самым рьяным. Справедливости ради скажем, что альтернативой переезду было полное закрытие организации: Конгресс США поставил условием прекращение финансирования к концу 1995-го и поиск "Свободой" собственных финансовых источников. В дорогостоящем Мюнхене (с массой консервативных коллег по работе) выжить было труднее. Савик был охвачен порывом, перспективой, он чувствовал, как делает историю. К тому же в 1992-м от руководства русской службой был отстранен шустеровский недоброжелатель — Владимир Матусевич, смененный горячим поклонником Савиковой увлеченности — Юрием Гендлером. "Самой большой ошибкой Гендлера" называют теперь некоторые возвышение Шустера. Вы попробовали бы это сказать тогда! Весной 92-го "Свобода" открыла свой офис в Москве, но вовсе не Савик поехал его возглавлять. Это сейчас он не упоминает первопроходца Алену Кожевникову, которой пришлось начинать российский корпункт с нуля, а потом глотать обиды и сносить замалчивание. Это сейчас Савик рассказывает о своем "естественном" переезде в Москву. Между тем было время, когда карьера Шустера висела на волоске. Его неуживчивость, грубость, скандальный нрав доставляли дирекции серьезную головную боль. Савик мог оскорбить сотрудника дружественного радио, мог и просто, ни с того ни с сего инициировать драку в брайтонском ресторане. За него нельзя было быть спокойным — но, с другой стороны, увлеченность, работоспособность, смелость, порыв! И приходилось защищать безумства. С таким нравом Шустер стал директором и главным редактором московского бюро. (Любопытно, что один из ведущих журналистов московского бюро Владимир Кулистиков, перешедший в 1996 году на НТВ, первым делом снял с телеканала футбольную передачу Савика — своего недавнего шефа. И передача была восстановлена только после ухода самого Кулистикова с НТВ в АПН. Возвратившись нынешним скандальным апрелем на телевидение, Кулистиков предложил Шустеру поддержать своим авторитетом новую власть. И ослепленный Савик проглотил провокационную наживку! Как прокомментировал Кулистиков этот шустеровский шаг, мы увидим дальше.)  В течение пяти лет, постоянно обозначая политику "Свободы" как независимую, дистанцированную от российской политики, Савик лично все больше и больше вовлекался в политические игры и страсти Москвы, постепенно становясь инсайдером, человеком пристрастным и заинтересованным. Шаг за шагом он превращал московское бюро в свою вотчину, подбирая сотрудников по своему вкусу и нраву, становясь маленьким нетерпимым диктатором. Главную информационную программу "Свободы" – "Liberty Live" ("Свобода" в прямом эфире") Савик постоянно подминал под себя и переделывал как хотел: менял порядок рубрик, удалял одно, вставлял другое, принимал бесконечное число сменяемых решений, так что все остальные соавторы ждали его непредсказуемых распоряжений. А ровно в восемь вечера по московскому времени в эфир неслось тщеславное и наивное: "У микрофона я, Савик Шустер". Года два подряд Савика на все это хватало, но после прихода к власти Владимира Путина время для него начало притормаживать. "Время подумать", — говорит Савик теперь. Время задуматься, предположим за него, задуматься над собственной карьерой. Директор московского бюро, личный знакомый множества политиков, общественных и культурных фигур, ведущий футбольной передачи "Третий тайм" на НТВ. Чего ж вам боле? На "Свободе" ему с каждым днем становилось все скучнее. Он стал отстраняться от своей собственной программы, перепоручать ее ведение другим. Это, конечно, мучило его, но побороть апатию он был не в силах.  Телевидение тем временем сыграло с тщеславием Савика то, что должно было сыграть: его стали узнавать на улице, просить автограф, он забавлялся тем, что на футбольной трибуне, куда он приходил с какой-нибудь политической знаменитостью (скажем, с Григорием Явлинским), соседей интересовал именно он. Карьера спортивного комментатора ослепляла его. На НТВ было явно зажигательнее, чем на радио. Захват НТВ коховско-йордановской властью был для Савика совершенно не- кстати. Тем не менее он продолжал делать все, что нужно, как глава "свободовского" бюро. В драматическую ночь силового захвата телеканала Шустер, как в былые годы, был в гуще событий — в Останкино, откуда профессионально и оперативно вел ночной репортаж. Его позиция была четкой и недвусмысленной.  "В самом деле, — говорил он тогда в эфир, — это силовая акция. Потому что не обязательно должна литься кровь, когда силовая акция. Можно взять вот так — силой, и сделать агрессивно". Осуждал Савик остающихся под Кохом—Йорданом так же прямо, бросая этическое и психологическое обвинение: "Есть люди уже на НТВ, которые без своего лица на экране жить не могут". Впрочем, чтобы не вырывать шустеровские слова из контекста, вот точная расшифровка фрагмента из программы радио "Свобода" "Liberty Live" наутро после захвата телеканала: Ведущий программы Дмитрий Волчек: "Вот только что пришло сообщение агентства Интерфакс со ссылкой на источник из окружения Йордана. Говорится следующее: "Информация о том, что якобы 80—85% коллектива НТВ не пожелало работать с новым руководством, не соответствует действительности. На самом деле речь может идти о 10% сотрудников". Как вы могли бы прокомментировать эти цифры, Савик?" С. Шустер: "Митя, это зависит от того, какие это 10%, потому что если мы возьмем, что в этих 10%, среди этих 10% Сорокина, Шендерович, Максимовская, Киселев, естественно, то мне кажется, что это существенные 10%. Это совсем другой канал, это другие лица, это другие программы. Уже сегодня мы не увидим программу Шендеровича "Итого", я думаю, мы не увидим "Итоги" в воскресенье, я думаю, это просто станет другим каналом. Так что это не проблема процентов. Это проблема качества людей и качества лиц, которые уходят". Д. Волчек: "Вы говорили и с теми журналистами НТВ, которые решили остаться и работать с новым руководством. Кто это, и какие у них настроения, и как они намерены создавать новый канал?" С. Шустер: "Тут правильно было замечено Павлом Лобковым, который сказал, что мерзость ситуации в том, что даже не подождали неделю. Вот ушли эти люди, дайте им отсидеться неделю, чтобы, по крайней мере, сохранить приличие, что вот они ушли по-настоящему. Два дня прошло, и вот они — раз! — и возвращаются сейчас. И это выглядит достаточно неприлично, потому что ясно, что планы уже были такие и что все было известно тем людям, которые уходили. Это же очень сложная ситуация. В самом деле, работать надо, деньги как-то надо зарабатывать". Это фрагменты, выбираю наиболее яркие. Вот еще: С. Шустер: "По меньшей мере, шесть авторских программ не будут выходить в эфир на телеканале НТВ. Ведущий программы "Итого" Виктор Шендерович сообщил, что его передача появится на канале ТНТ. Программу Льва Новоженова "Тушите свет" можно будет услышать в эфире радиостанции "Эхо Москвы". Евгений Киселев сказал, что "Итоги" выйдут в воскресенье на канале ТНТ. Известный спортивный комментатор Владимир Маслаченко объявил, что не будет комментировать игры футбольной Лиги чемпионов на НТВ. В эфир, вероятно, также не выйдут программы "Забытый полк", "Независимое расследование", "Свидетель века" и "Глас народа", "Час быка", поскольку авторы и ведущие этих программ написали сегодня заявление об уходе. Ну, в это воскресенье не выйдет программа "Третий тайм", которую обычно веду я".

Ледяной душ

Оговорка "в это воскресенье" оказалась у Савика не случайной, а очень точной. Вечером 1 мая, к всеобщему изумлению, Шустер появился на только что им самим осужденном канале. Он выступил на НТВ с комментариями полуфинальных матчей европейской Лиги чемпионов. И через неделю планировался следующий выход в телеэфир. Савик — не мальчик, и он догадывался, что такая "смена вех" даром ему не пройдет. Через несколько дней в многочисленных интервью он так будет рассказывать о своем решении: "Прежде чем согласиться комментировать матчи на йордановском НТВ, я советовался со многими очень известными людьми в России. Я был готов, что на меня повесят всех собак". Параллельно Савик говорил вещи противоположные: "Я никак не мог ожидать такой интриги, это просто даже мне в голову не приходило. И я уверен, что никому не приходило, потому что быть уволенным за футбольный репортаж на НТВ — это очень трудно понять любому человеку". Не сразу ведь и решишь — он шутит или нет. Чеховского "Злоумышленника" с отвинченной гайкой должны были проходить и в литовской школе. Правда и то, что за несколько часов до эфира Савик позвонил в Прагу своему начальнику Марио Корти и объявил, что появится на НТВ. Корти решил, что речь, естественно, идет о воскресном эфире (то есть о программе "Третий тайм"), и отложил разговор до завтра. А вечером Савик был уже на экране, и пока в Москве продолжался футбольный сюжет с Шустером, Марио Корти, поглядывая в телевизор, писал ему из Праги выговор и требование немедленно прекратить выступления. Савик подчиниться отказался, называя такой запрет политическим и идеологическим.  Его вызвали в Прагу, он протянул несколько дней и появился на начальственном ковре только 5-го. Его аргументы были стройны и логичны: когда Киселева с командой давили, мы вступались за них, а теперь гонимые нашли себе приют на других каналах, жалеть больше некого, журналистский конфликт исчерпан, а в споры собственников влезать незачем. В аргументах этих не было только одного: совести. Савик изображал (и у него находилось огромное число сторонников), что телевизионная драма была проблемой трудоустройства союзников Евгения Киселева, а не грубым политическим "наездом" на раздражавший власть телеканал. Шахматной партией предлагал Шустер считать позорный удар властей по информационной свободе, комбинаторной задачкой с условными соперниками. Давно ли сам Савик утверждал, что иностранцы лучше и тоньше, а главное — нравственнее подходят к подобным материям, нежели в России?  В пражской штаб-квартире Шустер пробыл лишь несколько часов и, не согласившись с требованиями начальства, без промедления улетел обратно в Москву. Вечером того же дня его отстранили от работы и запретили вход в помещение радиостанции.  Московские газеты в течение мая посвятили событию несколько десятков статей, интервью и комментариев: "Савик Шустер принес в жертву футболу „Свободу""; "Странный футбол"; "За любовь к футболу Шустер поплатился должностью"; "Со "Свободы" с чистой совестью". В подобном духе были и прочие заголовки. После увольнения Савик продолжал занимать формальную позицию, перейдя от инвектив о персональной мести Гусинского и желании конкурентов "порулить" вместо него — к смешной игре в голы:  "Радио "Свобода", — сказал он одному журналисту, — потеряло ценного игрока, получило сильный удар по репутации, раскололо коллектив. И, наконец, "Свобода" уже начала хромать в информации. Вот четыре мяча, пропущенные ею точно. Теперь обо мне. Мне также нанесен удар по репутации. Например, если я в Америке говорю о том, что был уволен с работы, там никого не интересует, прав я или виноват. Был уволен — и все, признается только сам факт. Значит, гол в мои ворота. К этому добавляется неопределенность моей нынешней жизни. Пока я проиграл ту стабильность, уверенность в будущем, которую давало радио "Свобода". Так что, по моему мнению, счет у нас 4:2, но все же в мою пользу". Возможно, именно это непревзойденное умение изъять из своих поступков мораль позволило Владимиру Кулистикову примирительно сказать: "Савик — человек рыночный". У "Свободы" нет собственного капитала (раз в год — финансирование Конгрессом США), нет каких-то особенных источников информации, каких не было бы у других СМИ, нет привилегированных ретрансляторов, но есть только одно — моральный кредит в виде чести и доброго имени. Самого, впрочем, надежного капитала. Обсуждать историю Савика, забыв о доверии слушателей, значит заявить, что деньги не пахнут и что права человека, отстаивание демократических принципов, бесстрашие репортеров, объективность — все это звук пустой.  Савик Шустер уверовал в свою непогрешимость, в то, что московские обстоятельства видны и понятны только в Москве, а не в далекой Праге, что его личной судьбой озабочены "сам" Гусинский и "сами" конгрессмены, что судить можно кого угодно, но не его. Еще удивительнее, что того же мнения придерживаются (судя по письмам) многие слушатели и почти все писавшие о конфликте журналисты, уверенные: Шустера выгнали "за футбол". Переубеждать человека, твердо знающего, что "морали нынче нет", — мартышкин труд. Имморализм — тоже позиция, а в сочетании с одержимостью и устремленностью весьма опасная для окружающих. Один из коллег назвал всю эту историю "преступлением страсти". Сейчас у него все о'кей. Он ведет на НТВ свою футбольную передачу, беседует с "героями дня" и держится на экране все уверенней. "Мы еще увидим Савика, — говорит Наталья Горбаневская. — Он всю жизнь делает карьеру". Есть все шансы, что "преступление страсти" он сможет обернуть ее "подвигом".