«Колокол может начать звонить по любому из вас»: последнее слово Улюкаева

Уважаемый суд, в прениях и в своих более ранних выступлениях я постоянно говорил о том, что я невиновен во вменяемом мне преступлении, я категорически отклоняю предъявленные мне обвинения. Подтверждаю это в своем последнем слове. Ни одно свидетельское показание, ни один из материалов дела, документов или иных материалов, которые были изучены в ходе судебного следствия, не содержат никаких доказательств моей причастности к совершению преступления — вымогательству взятки. Более того, они неопровержимо свидетельствуют — извините, что я уподобился государственному обвинителю и использовал слово «неопровержимо», я его исключу — о том, что против меня была совершена чудовищная и жестокая провокация. В ходе прений я рассказывал о странностях событий 14 ноября 2016 года. Но не меньше странностей обнаруживается и в ходе самого судебного следствия. Это удивительное следствие: в нем потерпевший сначала превращается в свидетеля, а потом фактически утрачивает даже этот статус — превращается в мнимого свидетеля, который, затерявшись где-то в просторах между Ханты-Мансийском и Римом, растворился. Так же растворился, как растворился пресловутый синергетический эффект для бюджета от приобретения компанией «Роснефть» акций компании «Башнефть». Растворился, только запах серы в воздухе остался. Мнимый свидетель, притворный свидетель, какой-то подпоручик Киже. Ни потерпевший, ни свидетель — кто же он в процессе? Может, специалист? Ну скорее всего, специалист. Специалист по проворачиванию определенного рода делишек. Дурно пахнущих делишек. Это процесс по делу, в котором заявление по преступлению подается не заявителем, а по его поручению лицом, которое лишь слышало рассказ о якобы угрозах и вымогательствах. Процесс, в котором организатор так называемого оперативного эксперимента, младший оперуполномоченный, исчезает в длительной командировке, так и не дав никаких свидетельских показаний. Может, он тоже существует лишь в воображении государственного обвинителя? Процесс, в котором важнейшие материалы следственного дела отправляются следователями за ненадобностью по принадлежности, так сказать, то есть в небытие. Тоже растворяются. Где государственный обвинитель (Улюкаев имеет в виду гособвинителя Филипчука, участвующего в процессе по делу генерала МВД Дениса Сугробова. — РБК), который в другом процессе также в статусе государственного обвинителя объявляет определенные действия, например использование средств частных лиц, преступлением и провокацией взятки, считает теперь это нормальным элементом оперативного эксперимента. Одним за такое действие полагается длительный тюремный срок, другим — повышение по службе. Ну что у нас, в самом деле, что ли, закон что дышло? Данный процесс вызвал очень большой интерес публики, похож на цирк. Такой немолодой, пенсионного возраста, гладиатор картонным мечом отмахивается от таких вполне реальных орудий, а публика в удобных креслах наблюдает, готовая палец вниз, палец вверх поднять, спрашивает: как там на суде? А что ему светит, какой срок получит? А ведь уже порядком давно было сказано: не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе. Он может зазвонить по любому из зрителей. Теперь это стало очень легко: сумка, корзинка, плохо снятый видеоролик, три клика — и готово. Представьте ситуацию: вот есть у вас знакомый чиновник, который почему-то перестал вам нравиться. Вы приглашаете его на прогулку и говорите: «Подержи, пожалуйста, портфель, у меня шнурок развязался». И не успеет шнурок завязаться, как уже добры молодцы из кустов выхватывают, берут под белы руки этого бывшего приятеля и направляют его в следственный изолятор. Нет человека — нет проблемы. Однако ящик Пандоры открыть легко, а вот закрыть его будет значительно труднее. Это процесс, в котором государственный обвинитель строит свое обвинение на весовых характеристиках предметов. На том, что сумка уж больно тяжела, что может быть в тяжелой сумке, как не деньги, — это точное воспроизведение аргументов, которые приводились в бессмертном романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок»: «Пилите, Шура, гирю». А если там не золото? А что же там еще, по-вашему? Что же еще, по-вашему, может быть в тяжелой сумке, как не деньги? Или обвинение полагает, что очки подсудимого оборудованы рентгеновской оптикой специальной? Раз сумка тяжелая, значит там деньги. А если сумка коричневая, а подсудимый почему-то этого не помнит, то именно это и доказывает его преступный замысел. Вышинский отдыхает, а мог бы подарить гособвинителю свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя». Действительно, побежденному — у того хоть царицей доказательств вина была, а тут только сплошное «не мог не знать» да «не мог не понимать». Это удивительный криминальный опыт чтения мыслей не только на расстоянии, но и во времени. Ну и интересный вопрос, который здесь уже затрагивался: откуда все-таки взялись эти доллары, которые гособвинитель так и сяк раскладывал на столе? Один из организаторов провокации, Феоктистов, показал, что $2 млн ему дал некий частный инвестор. Так это инвестиция! То есть вложить $2 млн просто так, на неопределенное время, без гарантии возврата, под нулевую ставку — это инвестиция. Какая-то прямо повесть об эффективном инвесторе. Надо бы Росстату подсказать, чтобы включил эту инвестицию в свою статистику. И никого не заинтересовало в отличие от аналогичных дел о провокации взяток истинное происхождение этих денег. Не свидетельствуют ли они о существовании в «Роснефти» черной кассы, так называемой неучтенной, о незаконном обналичивании денежных средств и других подобных деяниях? Обвинение абсурдно. Доказательства абсурдны. Но во всяком абсурде, как известно, должна быть своя система. Она есть и в этом абсурде. Его краеугольный камень — это жестокость и вседозволенность провокаторов. Ну и, так сказать, материальная часть, о которой я уже говорил в прениях. Без домыслов и вымысла, только факты. Кому выгодно? Выгодоприобретатель этой чудовищной провокации очевиден. Все это надо расследовать, и все это, несомненно, рано или поздно будет расследовано. Уверен, что этим преступным действиям будет дана должная оценка. Провокаторы потратили немало сил и средств, чтобы оклеветать невинного человека, заманить его в ловушку, осуществить расправу. Следствие и обвинение, вместо того чтобы разобраться в существе дела, поспешило сшить дело белыми нитками. Черное дело шито белыми нитками. Надеюсь и верю, что суд поднимется над завесой инсинуаций и лжи и защитит попираемое право и справедливость, не позволит отнять у престарелых инвалидов-родителей их сына, единственную опору в старости, а у маленьких детей — отца, который должен поставить их на ноги и помочь идти по тернистому жизненному пути. Моей маме 85 лет, папе — 86, сыну 12 лет, дочери — семь. Трудно им будет без меня. 65 лет назад, выступая на процессе по сфабрикованному против него делу, Фидель Кастро сказал: «История меня оправдает». Могу лишь повторить эти пророческие слова. Жернова истории мелют медленно, но неумолимо. И муку хорошую делают. Уверен, что так будет и на этот раз. В понедельник, когда я сказал, что мне было весело слушать речь государственного обвинителя, многие удивились. Кое-кто, возможно, решил, что у меня от переживаний крыша поехала. Зря — крыша на месте и еще послужит. Просто я вспомнил слова непопулярного нынче Маркса о том, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. А следствие и обвинение по методике Вышинского — это, конечно, наше прошлое, позорное прошлое. И мы с ним расстаемся. Слишком медленно, правда, но расстаемся. Хочу здесь высказать слова признательности моим товарищам, которые в эти трудные месяцы поддерживали меня и мою семью. Их немного, но они есть, эти благородные люди. Хочу поблагодарить и тех простых неизвестных мне людей, которые просто на улице во время моих прогулок подходили, желали удачи, подбадривали, передавали слова поддержки через моих родственников. И последнее. Хочу здесь сделать заявление, что признаю себя виновным. Виновным, конечно, не в том абсурдном обвинении, которое мне с упорством, достойным лучшего применения, предъявляют государственные обвинители. Очевидно, что ничего общего с угрозами и вымогательством взятки я не имею. Я виновен в другом. Конечно, на протяжении многих лет я как мог служил гражданам России. Старался делать свою работу как мог хорошо, приносить пользу. И дело не в полученных наградах и орденах, почетных званиях, которых было немало, а в том, что в самом деле кое-что удалось сделать на благо людей. Но как известно, для Родины сделано недостаточно, если не сделано все. Того, что я делал, недостаточно. Прискорбно мало. Я виновен в том, что слишком часто шел на компромиссы, выбирал легкие пути, карьеру и благополучие зачастую предпочитал отстаиванию принципов. Крутился в каком-то бессмысленном хороводе бюрократическом, получал какие-то подарки, сам их делал. Пытался выстраивать отношения, лицемерил. Только когда сам попадаешь в беду, начинаешь понимать, как тяжело на самом деле живут люди, с какой несправедливостью они сталкиваются. А когда у тебя все в порядке, ты позорно отворачиваешься от людского горя. Простите меня за это, люди. Я виноват перед вами. Много я передумал за этот год. Как ни сложись моя дальнейшая судьба, остаток жизни я посвящу отстаиванию интересов людей. Хочу также попросить прощения у своих родных и близких за тревогу и боль, которые им невольно принес. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Ну что ж, как сказал в аналогичной ситуации Сократ, вот уже время идти отсюда. Мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее, это сейчас никому не ясно. Конечно, со времен Сократа много воды утекло, сейчас времена гораздо более вегетарианские. Но тем не менее, десять лет строгого режима для человека 62 лет от роду не сильно отличаются от смертного приговора. Ну и, наконец, чтобы закончить на более светлой ноте. У нас впереди Новый год. Хочу всех поздравить с наступающим Новым годом, пожелать веселого праздника, всего самого доброго, будьте здоровы, живите долго и счастливо. Спасибо. Топ