За немками

Эту страну нужно изменить от корней и до макушек – "не то это вовсе, не то и не та" – пел Высоцкий.

Итог бездумных, милитаристских празднований 9-го мая, в покрытой плесенью советчины, опозоренной войной с Украиной и реваншизмом, растлённой ненавистью стране, хорошо видны вот , взятых с прошлогодних торжеств. Как будет в этом году? Опять то же самое?

Вот они – на авто лозунги тостуемой прошлогодней, юбилейной победы!

"Пятигорск едет за немками", "На Берлин за немками", "За немками", "Мой дед жену Гитлера ипал", "Везу немца на расстрел".

А вот как это выглядело семь десятилетий назад по Л.Н. Рабичева, старшего лейтенанта запаса – кавалера двух орденов Отечественной войны, ордена Красной Звезды, награжденного медалями.

Вот картинка "Пятигорск едет за немками".

И мы съездим в историю. Поехали! Стоп. Вот – убирайте детей от экранов:

"…заходим в дом. Три больших комнаты, две мертвые женщины и три мертвые девочки, юбки у всех задраны, а между ног донышками наружу торчат пустые винные бутылки. Я иду вдоль стены дома, вторая дверь, коридор, дверь и еще две смежные комнаты, на каждой из кроватей, а их три, лежат мертвые женщины с раздвинутыми ногами и бутылками.

Ну предположим, всех изнасиловали и застрелили. Подушки залиты кровью. Но откуда это садистское желание – воткнуть бутылки? Наша пехота, наши танкисты, деревенские и городские ребята, у всех на Родине семьи, матери, сестры".

Я понимаю – убил в бою, если ты не убьешь, тебя убьют. После первого убийства шок, у одного озноб, у другого рвота. Но здесь какая-то ужасная садистская игра, что-то вроде соревнования: кто больше бутылок воткнет, и ведь это в каждом доме. Нет, не мы, не армейские связисты. Это пехотинцы, танкисты, минометчики. Они первые входили в дома".

Что, пятигорцы, потускнели? Побелели лицами? Не ждали, что так это выглядит? Но мы ещё не доехали.

Садимся рядом с водителем авто "Мой дед жену Гитлера ипал" и мчимся дальше по историческим военным дорогам. Новая , Восточная Пруссия, февраль 1945-го:

"Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.

Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.

Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует – нет, скорее, регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали. Нет, не круговая порука, и вовсе не месть проклятым оккупантам – этот адский смертельный групповой секс.

Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы. Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. А полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.

– Кончай! По машинам!

А сзади уже следующее подразделение. И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди, а телефонисточки мои давятся от хохота, а у меня тошнота подступает к горлу. До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей.

Шоссе освобождается для движения. Темнеет. Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег. Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерии, ПВО, политотдел. Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков и изнасилованных и застреленных женщин. Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем".

История – не наука о прошлом. Это – наука о будущем. Стремление понять прошлое имеет практическую задачу – какую цель поставить на будущее и, следовательно, как жить сегодня. Само по себе прошлое не имеет смысла.

Какие выводы вы, граждане России, сделали из Второй мировой?

Вы поняли, что реваншизм до добра не доведет? Если "да", то зачем тогда многие из вас били в ладоши аншлюсу Крыма или равнодушно молчали? Вы не понимаете, куда ведёт вас начальство?

Вы поняли, что Вторая мировая – прежде всего и целиком человеческая катастрофа, на фоне которой пилотки, звезды, знамена значения не имеют? Если поняли, то почему некоторые из вас рисуют "за немками", а другие радуются милитаристским парадам?

Вы поняли, что война не должна повторится? Что России нельзя воевать, что убивать в случае войны будут вас и ваших детей, но не начальство? Тогда почему вы равнодушны к пожирающей ваше настоящее и будущее страны?

Куда вы катитесь, граждане вместе со своим начальством? Подумайте об этом.