Спор хозяйствующих монополистов. В чем опасность конфликтов между госкомпаниями

В последние месяцы наше «нефтяное всё» — государственная компания «Роснефть» — привлекала к себе внимание с завидной регулярностью. Иск «Роснефти» к АФК «Система», обернувшийся падением капитализации компании Владимира Евтушенкова на 37% за один день. Громкий судебный процесс против холдинга «РБК» о репутационном вреде, конфликт Игоря Сечина с самим Рамзаном Кадыровым, отказ «Роснефти» исполнить решение правительства о перечислении в бюджет не менее 50% чистой прибыли по МСФО — все эти события раз за разом доказывали, что крупнейшая российская нефтяная компания наделена статусом, который открывает перед ней практически неограниченные возможности, и любые попытки изменить ситуацию обречены на провал. Однако на прошлой неделе вокруг «Роснефти» завязалась (а точнее будет сказать — достигла кульминации) интрига, которая может вывести конфликты вокруг компании на качественно новый уровень, так как задействованы в ней оказались три крупнейшие российские монополии: сама «Роснефть», «Газпром» и «Транснефть», а также, что вполне ожидаемо, Федеральная антимонопольная служба. Глава «Транснефти» Николай Токарев обвинил руководителя ФАС Игоря Артемьева в действиях, «целевым образом направленных на дестабилизацию работы ‘Транснефти’» и предпринимаемых «в интересах других хозяйствующих субъектов». «Транснефть» неявно дала понять, что государственные регуляторы осуществляют давление на компанию по многим вопросам, в которых прослеживается заинтересованность «Роснефти»: от установления искусственно заниженных цен на перекачку сырой нефти по трубопроводу «Заполярье-Пурпэ» (на 2017 г. они определены в 399 руб/т, хотя даже при заявлявшихся «Транснефтью» 692 руб/т проект окупился бы за 30 лет) и попытке применить новый подход к исчислению потерь сырья при его транспортировке в магистральных нефтепроводах («Роснефть» по состоянию на конец года стала единственной компанией, которая отказалась заключить с транспортной монополией договор на её стандартных условиях) до отказа от установления чёткого тарифа на транспортировку газа для независимых производителей на 2017 год и крупных штрафов, выписанных Новороссийскому морскому порту («Транснефть» контролирует 35,5% его акций) «без проверки обоснованности жалоб отдельных нефтяных компаний». Ситуация складывается непростая. В некоторых случаях предложения «Роснефти» формально выглядят обоснованными: так, например, компания совместно с «Новатэком» в ноябре прошлого года вышла на Дмитрия Медведева с предложением поручить ФАС выровнять условия работы для газодобывающих компаний в части транспортировки газа по магистральным газопроводам (сейчас «дочки» «Газпрома» платят меньше, чем независимые производители), и ФАС отрапортовала, что уже начала работу по данному вопросу. Столь же разумной кажется и проверка морских портов — о том, что стивидоры получают «сверхдоходы», сегодня говорят многие. Однако при ближайшем рассмотрении ситуация оказывается более сложной. В случае с «Газпромом» очевидно, что компания представляет собой единый организм, и оплата за транспортировку является своего рода элементом внутрикорпоративных расчётов, не оказывающих влияния на интегральные показатели деятельности компании; меньше тариф — больше консолидированная прибыль — выше налоги. В случае с НМТП тоже не всё просто: тарифы стивидоров обычно привязаны к валютному курсу, что по сути санкционировано постановлением правительства «Об утверждении плана мероприятий по развитию конкуренции в сфере услуг в портах» от 17 марта 2014 года, — и с того времени тариф на перевалку нефти в Новороссийске вообще не менялся. Но сегодня ФАС, по данным рынка, пытается приостановить исполнение решения правительства, вернуть систему регулирования рынка, лоббируя принятие решения об установлении тарифов для стивидоров в рублях, открывая дела против стивидорных компаний и пытаясь ограничить прибыльность стивидоров. Логика таких действий не очень ясна, учитывая, что за последние десять лет инвестиции в портовую инфраструктуру только портов северозападного, дальневосточного и южного бассейнов перевалили за $2,5 млрд, большая часть которых — частные инвестиции. Если под видом «сверхприбылей» ФАС и «Роснефть» хотят изъять у портовиков доходы, образующиеся вследствие изменения курса, то пусть коллеги Игоря Сечина посмотрят на себя: «Роснефть» экспортирует нефть вовсе не за рубли и сама выступает одним из основных бенефициаров девальвации национальной валюты, а Новороссийский порт для нефтяной компании по итогам прошлого года является наименее значимым по объёму перевалки. В то же время, в тех вопросах, где ситуация выглядит более очевидной — как в том же случае с выплатой дивидендов — «Роснефть» не готова подчиняться решениям правительства. При этом стоит заметить, что в 2015 году эта компания заплатила дивиденды, соответствовавшие $1 в расчёте на 1 бар добытого нефтяного эквивалента в то время как, например, Лукойл — более $2, а ExxonMobil — $8 (см.: Милов, Владимир. ‘Делиться надо’). Когда речь идёт о получении дополнительных привилегий (например, касающихся добычи нефти на шельфе и в северных широтах или получения средств из Фонда национального благосостояния), «Роснефть» козыряет статусом госкомпании, а как только речь заходит о налогах, убеждает всех, что государству не принадлежит (формально являясь собственностью «Роснефтегаза»). При этом легко заметить, что «Роснефть» выглядит наименее эффективной из крупных государственных энергетических монополий, что легко подтверждается текущей отчётностью. За период с 2014 по 2016 год чистая прибыль «Газпрома» по МСФО выросла со 159 до 951 млрд. рублей, или в 6 раз; тот же показатель у «Транснефти» увеличился с 60 до 232 млрд. рублей, или почти в 4 раза — но у «Роснефти» прибыль упала с 350 до 181 млрд. рублей, или без малого вдвое. При этом замечу, что доля экспортных поставок у «Роснефти» — 109,1 млн т в 2015 г. из добытых 202,3 млн т (или 54%) значительно больше, чем у «Газпрома» (в 2016 г. — 179,3 млрд. куб м из добытых 419,1 млрд., или 42%), так что эффект девальвации для нефтяников оказался даже более благориятным, хотя, как мы видим, менеджерам «Роснефти» это не помогло. При этом более всего впечатляет, разумеется, «Транснефть», тарифы на прокачку у которой растут ниже инфляции (на 2017 г. запланировано повышение с коэффициентом 0,9 к инфляции) и при этом номинированы в рублях. Конечно, за годы можно было бы уже привыкнуть к тому, что чем крупнее и ближе к «государству» та или иная российская компания, тем чаще и успешнее она участвует в разного рода спорах и противостояних с конкурентами — однако ныне рассматриваемый случай выделяется из общего ряда как минимум двумя важными обстоятельствами. С одной стороны, это, конечно, масштабы противостоящих сторон. Суммарная выручка трёх компаний составляет почти 14% российского ВВП, в них занято более 800 000 сотрудников, а аппаратный вес их руководителей сложно переоценить. При этом участники трений играют ведущую роль в отрасли, которая обеспечивает львиную долю российского экспорта и приносит в казну более трети всех доходов федерального бюджета. Несогласованность действий данных компаний способна нанести экономике серьёзный ущерб и выглядит, на мой взгляд, тем более иррациональной, что у всех них, какой бы казуистикой кто ни прикрывался, один хозяин — российское государство, и одна (по крайней мере, в идеале) задача — повышать собственную эффективность и обеспечивать нарастающие поступления налогов и устойчивое развитие энергетической отрасли. С другой стороны, что представляется мне даже более важным, стороны конфликта, похоже, опираются каждая на своих сторонников в государственных структурах. «Газпром» и «Транснефть» — как, собственно, и положено согласно принятой «субординации» — ориентированы на Минэнерго (в своё время оно выходило с предложением об установлении экспортной монополии на поставки газа за рубеж и продолжает поддерживать такой статус «Газпрома» до сих пор). «Роснефть» в последнее время стала всё более откровенно опираться на ФАС — и цитировавшиеся строки из письма Н.Токарева выглядят пусть даже и немного резкими, но совершенно правильно отражающими происходящее. На мой взгляд, не беда, что у крупных корпораций возникают взаимные претензии, которые могут решаться в государственных ведомствах и в судах — но если их споры начинают раскалывать правительство, ничего хорошего ждать не приходится. Споры хозяйствующих субъектов — вещь хорошая. Но споры хозяйствующих монополистов — скорее опасная. Первые говорят о зрелости экономики и общества, тогда как вторые — только о слабости и разобщённости государственных институтов. Топ