Тимур Иванов разочаровался в субподрядчиках

Когда в прессе появилась информация о планах российского военного ведомства преобразовать свой строительный комплекс в публично-правовую компанию, «Новая» направила в Минобороны письменные вопросы об этой реформе. Но неожиданно вместо дежурных ответов мы получили приглашение поговорить о преобразованиях с заместителем министра обороны России Тимуром Ивановым. Разговор вышел за рамки темы, обозначенной в запросе. СПРАВКА «НОВОЙ» Тимур Вадимович Иванов родился 15 августа 1975 года в Москве. В 1997 году окончил факультет вычислительной математики и кибернетики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. С 1997 по 2012 год работал в коммерческих организациях и предприятиях топливно-энергетического комплекса России. В 2012 году был назначен заместителем председателя правительства Московской области. С 2013 по 2016 год — возглавлял АО «Оборонстрой». 23 мая 2016 года назначен заместителем министра обороны России. Отвечает за строительство, реконструкцию и капитальный ремонт объектов военного ведомства, курирует вопросы, связанные с управлением имуществом и расквартированием войск, жилищное и медицинское обеспечение Вооруженных сил. — Тимур Вадимович, чем было обусловлено такое революционное решение — преобразование строительного комплекса Минобороны в публично-правовую компанию? Это следствие проблем, которые оставил военному ведомству бывший глава Спецстроя Григорий Нагинский? Или вы исходили не столько из прошлого, сколько из новых задач? — Наверное, необходимо вспомнить вообще историю военно-строительного комплекса. В советский период существовало такое понятие, как небезызвестный стройбат. — Кто же не помнит знаменитое «два солдата из стройбата заменяют экскаватор»! — С 90-х годов началась реорганизация. В составе министерства обороны тогда существовало Главное управление специального строительства, объединявшее строительные мощности и обеспечивавшее выполнение задач по строительству всей инфраструктуры для вооруженных сил — от космодрома до жилья. Но поскольку вся страна начала стремительно коммерциализироваться, потихонечку все воинские части строительной отрасли сначала преобразовались в ФГУПы — федеральные государственные унитарные предприятия, потом началось их объединение, и в конце 90-х возник Спецстрой России. — То есть такой военно-строительный монстр? — Нет, ФГУПы объединялись в несколько крупных организаций. А Спецстрой — это Федеральное агентство специального строительства, то есть орган исполнительной власти. — В ведение которого перешли предприятия, связанные с военным строительством? — Да, Спецстрою России, как органу исполнительной власти, были подведомственны порядка 180 различных предприятий. А сам Спецстрой находился в прямом подчинении президента России, но при этом в оперативном управлении Министерства обороны. Потому что решал специальные задачи по строительству специальных объектов в интересах Вооруженных сил и иных силовых структур. В дальнейшем все предприятия Спецстроя были включены в прогнозный план приватизации. Подчеркиваю, предприятия, подведомственные Спецстрою, не Спецстрой, как орган исполнительной власти. — Но ведь приватизация началась еще до создания Спецстроя? — Да, в составе Министерства обороны находилось большое количество различных ФГУПов, которые были акционированы и сформирован холдинг «Оборонстрой», в который вошли порядка 250 предприятий, в массе своей как раз акционерных обществ. — Но основная цель любого АО — это получение прибыли. — Дело и шло к коммерциализации строек в интересах Вооруженных сил… В акционирование военных строительных мощностей как раз и закладывалась идея извлечения прибыли. — И тут возникает вопрос ценообразования. — Это вообще парадокс. Система ценообразования в интересах государственного заказчика, к сожалению, неадекватна. Простой пример. Любимый всеми вопрос строительства второй очереди космодрома «Восточный». В Амурской области кроме космодрома строится Амурский газоперерабатывающий завод. А «Роснефть» планировала начать возводить НПЗ. На сегодняшний день, если так можно выразиться, они пропылесосили весь рынок строительных компаний. У них только в этом году бюджет порядка 200 миллиардов рублей, а всего до 2021 года строители должны освоить порядка 550 миллиардов. Это сумасшедший объем средств. Для сравнения: вторая очередь космодрома «Восточный» — это всего 38,8 миллиарда рублей. При этом средняя заработная плата рабочих или разнорабочих, которые трудятся на гражданских стройках порядка 80–120 тысяч рублей. А на «Восточном» по сметным расценкам зарплата рабочего — 15 тысяч. Где будут все рабочие? — Ответ, по-моему, очевиден. — Поэтому вопрос экономики или коммерциализации строительства — пограничный. Конечно, когда это открытый рынок и есть конкуренция — это один момент. А когда мы должны обеспечить возведение объекта любой ценой, при любых обстоятельствах, независимо от того, выгодно это коммерческой компании либо невыгодно — получается совсем другая история. И создание публично-правовой компании, уникальность ее организационно-правовой формы как раз и создает благоприятные предпосылки для строительства в интересах армии, без коммерциализации проекта. В чем принципиальное отличие ППК? Она создается на принципах унитарности. Эта компания не может быть обанкрочена, она реально существует исключительно для выполнения государственных нужд, государственных задач. — Все-таки мне не совсем понятны преимущества ППК. В чем они? — Главное — мы выводим военную стройку из коммерческого сектора. Мы не можем позволить, чтобы под влиянием каких-то внешних обстоятельств или недобросовестной конкуренции третьи лица могли бы обанкротить эту компанию или наложить на ее деятельность какие-то обременения. — А как же строят, не знаю, Пентагон, Бундесвер? — Я вам другой пример приведу. Когда мы начали обращать внимание на аутсорсинг, тоже взяли пример с немецкой армии, начали смотреть, как это у нас работает. Но, увы, не все то, что работает за рубежом, применимо к России; как и в обратную сторону: то, что эффективно здесь, не обязательно применимо там. — У них же как-то работает коммерция. — Мы же тоже до конца не знаем, как. — Спрошу по-другому. Схема, которую вы описали, — это абсолютный российский эксклюзив или за рубежом можно найти аналогичные примеры? — Вы знаете, это как сравнивать зеленое с квадратным. Я вам приведу несколько примеров. Ну, например: построили Храм Христа Спасителя, уже в новой версии при Лужкове. Вы знаете, сколько денег на него потратили? — Нет. — Не знаете, да? Зато сейчас всех интересует, сколько будет стоить главный храм Вооруженных сил. — Сколько? — Спровоцировал, называется. По некоторой информации, Храм Христа Спасителя стоил порядка 40–45 миллиардов рублей. Как можно оценить, много это или мало? Может, через пять лет все скажут: «Храм надо было восстановить, да хоть за сто миллиардов». — Но ваш-то храм сколько стоит? — Он будет стоить столько, сколько мы соберем. — И много уже собрали? — На сегодняшний день — 2 миллиарда 400 миллионов рублей. Это только живыми деньгами, помимо того, что многие крупные компании сделали взносы в «натуральном выражении». «Русал», например, предоставил алюминий, из которого будут делаться витражи и еще ряд конструкций. Это действительно народный храм и строится на народные деньги. — Вернемся к военным стройкам. Как же все-таки строят Пентагон или Бундесвер? — Во всех западных странах существуют крупные подрядчики, либо инжиниринговые компании, которые занимаются строительством под ключ различных объектов, в том числе специализированных, например, в области энергетического строительства, в области атомного строительства. Это крупные компании, в которых работают десятки тысяч человек. Они где-то частные, где-то частно-государственные, но это специализированные компании, которые работают в особых условиях. То же самое у нас. Возьмите атомную отрасль. У нас существует частичная монополия. Есть компания «Атомстройэкспорт», которая строит за рубежом все атомные станции. Да, при этом есть какая-то кооперация на российском рынке. В области энергетики есть большое количество, наоборот, мелких частных компаний, которые выступают подрядчиками того же «Газпрома» или «РЖД». Везде есть специализация. ППК и будет такой специализированной крупной строительной компанией. У нас есть ряд требований, например, генеральный подрядчик обязан иметь производственные мощности для выполнения не менее 25% работ. Это сейчас. Мы хотим довести до 60% объем работ, выполняемых собственными силами. То есть уйти от субподрядчиков. — Это реально? — С ППК — реально. — Это будущее. Но вернемся немного в прошлое. Наши источники утверждают, что экс-руководитель Спецстроя Нагинский заложил такие мины в Спецстрое, которые, в принципе, не подлежали разминированию. Там якобы были заключены договоры, которые невозможно было расторгнуть без серьезных штрафных санкций. Как удалось решить эту проблему? — Любой договор или государственный контракт при определенных условиях подлежит расторжению. А «мины» здесь были не в договорной базе, потому что это государственные контракты, одинаковые для нас и для Минстроя. Куда более серьезный вопрос — что является предметом контракта, строительство какого объекта. Ну а главной проблемой была система управления. Она была громоздкой и неэффективной за счет большого количества дублирования. На первом этапе реорганизации военно-строительного комплекса, когда 29 декабря 2016 года был подписан указ о ликвидации Спецстроя, а с 1 января 2017 он де-факто перестал существовать как орган исполнительной власти, все предприятия, подведомственные Спецстрою России, были переданы в ведение Министерства обороны. На тот период их было 18. Мы их переформатировали в восемь, то есть укрупнили за счет того, что убрали избыточный управленческий персонал, который был не нужен, и убрали дублирование. — О каких цифрах речь? — Порядка 30% было сокращено, оптимизировано. Идем дальше. У нас на сегодняшний день действуют 11 предприятий: 8 ФГУПов — в организационно-правовой форме, те, которые нам достались от Спецстроя и были преобразованы. Это пять предприятий в привязке к каждому военному округу (четыре военных округа и пятый — войска Северного флота) и три специализированных предприятия: одно — по строительству дорог и аэродромов, другое занимается строительством причального фонда и специальных гидротехнических сооружений, а третье работает на объектах сил ядерного сдерживания. Дальше: еще два предприятия — 20-й институт и 31-й институт — это проектные организации, которые мы, к счастью, смогли вернуть в 2013 году после их продажи. И вернули мы не только имущество, здания, мы вернули сами институты, которые были носителями уникальных компетенций в области строительства специальных объектов. И еще одна специализированная организация — это Главное управление обустройства войск. — Тимур Вадимович, можно вас попросить объяснить мне и читателям, не раскрывая секретов, что такое специальные объекты? — Армия, как вы знаете, — виды Вооруженных сил и рода войск. Мы строим все, что им необходимо. Начиная с объектов базирования стратегических ядерных сил до космодрома Плесецк. Помимо специальных, есть системообразующие объекты. А есть объекты жизнеобеспечения — это жилье, казармы, парковые, технические зоны, инженерные сети и даже школы, детские садики, поликлиники, госпитали… — Идем дальше. — Идем. Первый этап реорганизации, как я уже сказал, мы закончили, но понимали, что имеем тяжелое наследие. Это касалось и недобросовестных субподрядчиков, с которыми велись и судебные тяжбы, и работа по возврату ранее выплаченных авансов. То есть нам нужно было разбираться с большим количеством субподрядных организаций, которые оказались по факту недобросовестными, и их, как в известных стихах, «ищут пожарные, ищет милиция». Но их не пожарные ищут и милиция, а прокуратура и ФСБ. И людей ищут, и деньги. Но при этом нам необходимо исполнять свои обязательства и продолжать строить. — Удалось что-то вернуть? — Конечно, что-то удается вернуть, но это, к сожалению, мало. — Сколько людей в бегах при таких масштабах? Десятки, сотни, тысячи? — Иногда одного человека достаточно, чтобы наворотить то, что потом будут разруливать десятки тысяч. Вот, к примеру, компания СУ-155, которая строила четыре жилых комплекса в Москве. — Много денег получила СУ-155 от Минобороны? — Контракт был огромный, заключен еще в 2012 году, почти на 70 миллиардов рублей. И был проавансирован почти на 95%. Но поскольку компания занималась не только строительством в интересах Вооруженных сил, но и коммерческими проектами, неудачное планирование либо конъюнктура рынка не позволили обеспечить достройку наших объектов. И по факту образовался огромный неотработанный аванс перед Министерством обороны. Почти 16 тысяч квартир оказались недостроенными. А это 16 тысяч военнослужащих, не получивших жилье. Очень много для Москвы. На 1 января 2012 года у нас в очереди на обеспечение постоянным жильем стояло более 82 тысяч человек. — А сегодня? — За счет нашей коллективной деятельности, за счет ввода старых объектов, за счет предоставления жилья, мы эту задачу решили, и у нас остались необеспеченными жильем из этой очереди 636 человек. А 41 тысяча человек находились в распоряжении, не увольнялись по причине непредоставления жилья. Сейчас их 390. Вот результат нашей работы за шесть лет. — А компания СУ-155 деньги вернула? — Нет, ничего не вернула. — То есть 18 миллиардов так и зависли, вы их простили? — Нет, никто ничего не простил и не может простить. Ведутся судебные дела, ведется уголовное расследование. Но это, к сожалению, не привело к возврату денег. К слову, вот интересный сюжет. Формально Минобороны заключило с СУ-155 договор подряда. И военнослужащие де-факто не являются обманутыми дольщиками, они просто не обеспеченные жильем. Потому что жилье им обязано предоставить государство в соответствии с законом о статусе военнослужащего. А СУ-155 оставило десятки тысяч обманутых дольщиков по всей стране. И депутаты Государственной думы, правительство сильно озаботились тем, как же решить вопрос обманутых дольщиков, потому что все понимали, что СУ-155 свалится в банкротство, возникнет конкурсная масса, из которой будут удовлетворяться по определенному принципу требования кредиторов по возврату денег. И получилось так, что Минобороны, перечислив СУ-155 более шестидесяти миллиардов рублей, было основным кредитором СУ-155, но оказалось в последней, четвертой категории, последней по очередности возврата долгов. Мол, «вы же не заключали договоры долевого участия», а значит, и не обманутые дольщики. Тем не менее мы нашли механизм, с помощью которого можно обеспечить завершение работ по недостроям СУ-155. В основном там все завершено, остались передача в эксплуатацию нескольких домов, это произойдет в ближайшее время. — Раз уж пошел разговор про конкретные стройки, в том числе в регионах. Это правда, что на Курильских островах военные стройки замерли? — Неправда. На Итурупе и Кунашире идет активное строительство. К примеру, еще три казармы сдаются, и парковые зоны, и склады. — То есть разговоры о возможной передаче островов Японии абсолютно беспочвенны? Ведь если бы хотели передавать, не стали бы там вести такие стройки? — Есть четкая позиция президента Российской Федерации. Строим на Курилах планово. Там у нас несет боевое дежурство наше подразделение, как и на других островных зонах. На Мысе Шмидта, острове Врангеля, на Земле Франца-Иосифа. — И везде что-то строится? — Везде строится. Более того, президент сам бывал на этих стройках. И на ряд объектов мы приглашали. Это действительно фантастические объекты, которыми можно гордиться и не стыдно показать. — А в Сирии, в пункте материально-технического базирования в Тартусе и на военной базе Хмеймим в Латакии, что-то собираетесь строить? Или в этом нет необходимости? — Мы обустраиваем наши базы, абсолютно в соответствии с действующим законодательством, нормативными актами, межправительственными соглашениями соответствующими, которые ратифицированы. Так что здесь у нас секретов нет. — Если можно, вернемся к ППК. ППК де-факто будет таким огромным строительным монстром, который сам себе будет ставить задачи, требовать денег из бюджета и осваивать их, при этом — практически бесконтрольно? — Это не правда. ППК напрямую уже проверяется Счетной палатой. Дальше. Есть наблюдательный совет, в который войдут представители государства и правоохранительных органов, который будет осуществлять контроль за деятельностью предприятия. У нас есть несколько структур и органов, которые обеспечивают, координируют нашу деятельность. И ставят задачи. У нас есть курирующий вице-премьер — Юрий Иванович Борисов, есть Военно-промышленная коллегия (ВПК), которая возглавляется президентом, которая также рассматривает и утверждает основные цели и задачи, планы. Вот у нас есть государственная программа вооружения, ГПВ-2018–2027, которая утверждена президентом на десятилетку. В чем ее уникальность? Первый раз в 2018 году в ГПВ было заложено строительство — как защищенная статья. На сегодняшний день у нас гарантированный бюджет на строительство специальных объектов под размещение вооружения и военной техники на 10 лет утвержден в объеме 1 триллиона рублей. Это беспрецедентно. То есть мы что сделали? Мы обеспечили синхронизацию строительства инфраструктуры под поступающее вооружение и военную технику. — Тогда тем более вопрос контроля расходования такого огромного количества денег всегда будет стоять на первом месте. — Нас это не пугает. Нас контролируют коллеги в ВПК, нас контролирует Счетная палата, нас контролирует Министерство финансов Российской Федерации, нас контролирует президент, несомненно, как Верховный главнокомандующий. Топ