Валюта Зэкландии: товарно-денежные отношения на зоне

Первые лагерные дензнаки появились на Соловках – в монастыре, который в 1922–1923 годах был переоборудован в концлагерь. Выгнав несчастных монахов с Соловков, доблестные чекисты устроили там настоящее островное лагерное государство. А какое же государство может обойтись без лагерной валюты? Не обошлись и Соловки. На лагерных купюрах изображался… слон. Вот что пишет об этом Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»:

«Симпатичный слон, а на попоне его – “У” – значит У-СЛОН (Управление Соловецких Лагерей Особого Назначения). И тот же ребус – на соловецких бонах, ходящих как деньги этого суверенного государства…

По прибытии в лагерь даже все чины администрации и охраны, тем более заключённые, должны были сдать все имеющиеся у них советские деньги и получали взамен “книжечки расчетных квитанций” (на плотной бумаге, с водяным знаком) достоинством в 2, 5, 20, 50 копеек, 1, 2, 5 рублей, выпуски разных годов отличались подписями разных членов Коллегии ОГПУ – Г. Бокия, Л. Когана или М. Бергмана. За укрытие в лагере государственных денег полагался расстрел. (Одна из целей строгости была – затруднить побег.) На территории всех лагерей ГПУ для всех расчётов применялись эти квитанции. При освобождении владелец снова обменивал их на государственные деньги. После 1932 года, при резком росте лагерной системы, все эти квитанции были изъяты».

Следует поправить Александра Исаевича. Соловецкая «валюта» дошла до наших дней, и можно убедиться в том, что водяных знаков на бонах нет. Зато есть предупредительная надпись: «Имеют хождение только в пределах Соловецких лагерей особого назначения». Подпись Глеба Бокия стоит на бонах первого выпуска, Лазаря Когана – на бонах второго выпуска, Матвея Бермана – на бонах третьего выпуска. Была отпечатана и дополнительная купюра достоинством в 10 рублей. Боны размером 75х52 мм в 2, 5, 20 и 50 копеек («горизонтальные») и размером 75х102 мм в 1, 2, 5, 10 рублей («вертикальные»).

До введения бумажных денег в пределах СЛОНа использовались расчетные квитанции – «квитанция до 5 рублей» и «квитанция до 10 рублей». Заключенный за перевыполнение нормы получал не более 5–6 рублей в месяц. Выдавались боны в финансовой части лагеря. При покупке продуктов в лагерном ларьке ставилась отметка – от кого получена «купюра» и на какую сумму товара приобретено.

Кстати, немного о соловецких ценах: 1 кг рыбы (сельдь) стоил 1 рубль 30 копеек, колбасы – 2 рубля 50 копеек, сахара – 63 копейки. За флакон одеколона платили 5 рублей 25 копеек, за английскую булавку – 30 копеек.

По иронии судьбы, «валюту» для Соловецких сидельцев ввел… уголовник-рецидивист! До марта 1917 года Бокий 12 раз арестовывался за уголовные преступления и отбывал срок, помимо всего прочего, в «одиночке» Петропавловской крепости. Свои привычки «пламенный революционер» не оставил и позднее. Ходила байка о том, что Бокий заключил пари с Литвиновым: дескать, он сумеет украсть секретные документы из сейфа в Наркомате иностранных дел. Литвинов приставил к двери часового, но рано поутру спецкурьер привез дипломату его бумаги. Будущий нарком иностранных так обиделся, что написал жалобу Ленину…

Но мы отвлеклись. Возвращаясь к «денежной» теме, следует заметить: «полезное начинание» администрации Соловецких лагерей было позднее подхвачено на Беломорканале, который, как известно, тоже рыли заключенные. В Белбалтлагере ОГПУ деньги были уже отпечатаны профессионально. На них стояли две подписи – начальника лагеря и начальника финотдела.

Талон на выживание

Французский исследователь сталинской лагерной истории француз Жак Росси (сам отмотавший больше 20 лет в СССР за «колючкой») писал в «Справочнике по ГУЛАГу»: «До 1932–1933 гг. премвознаграждение выплачивалось заключенным лишь в бонах. Лагерные ларьки денег не принимали». Ах да, читатель ведь не в курсе, что такое премвознаграждение и за что получал боны советский зэк! Это понятие было введено большевистскими гуманистами еще в 1919 году. Согласно их мудрому принципу, содержание лагеря со всей его администрацией должно окупаться трудом заключенных.

Поэтому лагерь присваивал 100 процентов их выработки, а вот то, что сверх этих ста процентов, и считалось премвознаграждением. Разумеется, расценки были занижены, к тому же из заработка удерживались всевозможные штрафы. Но после 1933 года и эти боны были отменены. А на черта они, в самом деле, нужны, когда у зэка есть кровная паечка? Вот пусть ее и отрабатывает, а будет плохо вкалывать – и эту птюху урежем!

Однако и в эти трудные для лагерной «бонистики» времена гулаговская валюта продолжала существовать – в пределах арестантской столовой. Это были так называемые «талоны на премиальные блюда» – добавки за ударный труд зэков. Варлам Шаламов писал в рассказе «Тифозный карантин»:

«Дневальный хозчасти иногда платил Андрееву талонами в кухню. Это были куски картона с печатью, вроде жетонов – десять обедов, пять вторых блюд и т.п. Так, дневальный дал Андрееву жетон на двадцать порций каши, и эти двадцать порций не покрыли дна жестяного тазика. Андреев видел, как блатные совали вместо жетонов в окошечко сложенные жетонообразно тридцатирублёвки. Это действовало безотказно. Тазик наполнялся кашей, выскакивая из окошечка в ответ на жетон».

Эпоха Сметанлагов

После смерти Сталина по лагерям прокатилась волна забастовок. Их спровоцировала «бериёвская» амнистия 27 марта 1953 года, выпустившая на свободу огромные массы уголовников, кроме «политиков», «бытовиков» со сроками свыше пяти лет и особо опасных рецидивистов. В первую очередь встали на дыбы спецлаги, где с 1948 года изолировались «политики». «Контриков» поддержал «мужицко-фраерский» мир и даже воры. Поднимаются Воркута, Норильск, Тайшет, Казахстан… Требования – сокращение рабочего дня, улучшение питания, отмена номеров и в том числе заработная плата за зэковский труд!

Власти жестоко подавили восстания, но вынуждены были пойти на уступки. В дело вмешалась Международная Федерация Вольных Профсоюзов. Да к тому же в 1960 году Советский Союз подписал ряд международных соглашений. Из них следовало, что труд, за который не выплачивается зарплата, является рабским. Но разве может существовать рабский труд в стране победившего социализма? Это же нонсенс! И, горестно вздохнув, пролетарское государство милостиво согласилось выплачивать заключенным зарплату. Не всю, конечно. Но «не менее 10 процентов начисленного заработка»!

А с началом хрущевской «оттепели» по зонам начинают свободно ходить обычные деньги! Многие работяги стали зарабатывать приличные суммы (особенно на лесоповале и на рудниках). Старый «каторжанин» Виктор Аникиенко вспоминает:

«Появились коммерческие столовые; магазины ломились от обилия шмоток и продуктов, которых и на свободе не купишь. По выходным шумные базары, барахолки. Вечерами гитары в бараке разрывались от тоски: шла игра по-крупному, “ширево”, “шмаль”. В промзоны и на объекты шастали девочки и срывали куш чистоганом».

Хрущев «закручивает гайки»

«Эпоха Сметанлагов» (как называют конец 50-х годов старые арестанты) завершилась быстро. Причиной тому – волюнтаристская кампания Никиты Хрущева по борьбе с преступностью. Органы рапортовали вождю о сокращении числа уголовников, а тот заодно требовал сокращать и бойцов правопорядка (зачем они нужны, раз преступники исчезают)? В начале 60-х это привело к скачку преступности. Бюро ЦК КПСС издает паническое Постановление «О состоянии борьбы с уголовной преступностью в РСФСР и политико-воспитательной работе в местах заключения».

В нем отмечена слабая работа по перевоспитанию преступников и либеральные условия их содержания. Вывод: покончить с «неоправданным либерализмом». Вводятся драконовские ограничения: на переписку с родными, получение посылок и передач, приобретение продуктов питания и пр. Малолеткам разрешалось не более 6 посылок в год, взрослым – от одной до трех передач в год. Вес – не свыше 3-х килограммов.

К тому же право даже на передачу осужденный получал лишь после отбытия ПОЛОВИНЫ СРОКА НАКАЗАНИЯ! Администрация могла «за нарушения режима» лишить зэка посылки. Запрещались к передаче чай, кофе, шоколад, свежие фрукты, колбасные и мясные изделия, молоко, творог и т.д. В тюрьмах передач и вовсе не полагалось.

«Жидкая валюта»

Вернулся запрет на наличные деньги, в колониях возродились боны – карточки на определенную сумму, которую арестант может потратить в «зоновском» ларьке, приобретая продукты и промтовары. Такой бон представляет собой небольшой чек, вырезанный из картона или бумаги, на котором указывается срок действия (обычно в течение месяца), номинал (на какую сумму может приобрести товар в ларьке владелец «бона») и данные осужденного (фамилия и отряд). На каждом чеке стоит подпись «бонщицы» – бухгалтера-операциониста, который проводит и фиксирует все операции по безналичному расчету осужденных.

После «отоварки» потраченная сумма списывается с лицевого счета («карточки») арестанта. И до сих пор боны остаются своеобразной валютой: ими зэки расплачиваются друг с другом, погашают долги. Боны ставятся на кон во время карточной игры.

В качестве «натуральной оплаты» в зоне стали рассматриваться продукты: колбаса, шоколад и прочее. На первом же месте – чай, водка, сигареты… Все это потекло в колонии, СИЗО и тюрьмы через подкупленных сотрудников. Их называли просто – «ноги». «Загнать ноги» значило отправить сотрудника (с погонами или вольнонаемного») на волю за продуктами или запрещенными предметами. По колониям денег гуляло не меньше, чем в благословенные 50-е.

Но теперь они проникали сюда нелегально. Цены – баснословные (250-граммовая пачка чая – 25 рублей, бутылка водки – до 50 рублей; на воле чай стоил 96 копеек, водка – 4 рубля 12 копеек). Постепенно цены между «зоной» и «волей» стали выравниваться: сказались хорошо отлаженные нелегальные «дороги».

Кроме того, после перестройки исчез дефицит товаров на воле, что способствовало снижению цен. К началу 90-х коробок анаши на воле стоил 10 рублей, на «зоне» – 15 рублей; водка – до 25 рублей в зависимости от тары; в грелке – ниже по цене, в «стекле» – наиболее престижно и дорого (на свободе «поллитровка» стоила от 10 до 15 рублей). Стоимость товара также зависела от расположения колонии. На «дальняке» (зона, удаленная от города) цены резко возрастали.

«Поделимся по-братски»

Ужесточение условий содержания привело к усилению позиций профессиональных уголовников. Система запретов вынудила работяг обратиться за помощью к «блатным», имеющим отлаженную систему нелегального снабжения «зоны». Вновь расцвели «общаки» под контролем «братвы».

«Мужик» колыхнулся в сторону «законников». Это способствовало возрождению власти «воров». Тем более что те стали выдвигать идеи «справедливости», «братства честных арестантов», защиты осужденных от «ментовского беспредела»… Между тем «уркаганы» сами беспредельно пользовались «шоколадным» положением, которое фактически им создали «менты». «Бродяги» беззастенчиво кормились за счет «общака», сбиваемого с арестантов.

Особые отчисления делались с «игровых» – зэков, играющих в азартные игры; с «чернушников» (арестантов, которые мастерят различного рода поделки – выкидные ножи, нарды, наборы кухонных досок). Время от времени «братва» «страдала за сидельцев» – отбывала наказание в помещении камерного типа (на жаргоне – «бур»). Попадали туда за драку с активистами, за пьянку, за отказ от работы. Но и в «буре» «отрицалово» кормилось «от пуза». В камерах у «бродяг» было все, начиная от копченой колбасы и кончая анашой (весь этот «грев» передавался через подкупленных прапорщиков). Срок в «буре» стал для «уркаганов» праздником. А оплачивал все безропотный «мужик».

Обналичка через волю

Именно в это время рождается система «отмывания» заработанных арестантом на «зоне» денег. В местах лишения свободы была огромная производственная база – фабрики, заводы, мастерские, лесозаготовки. Действовали профессионально-технические училища, многие зэки приобретали по несколько рабочих профессий.

На производстве можно было неплохо заработать. Хороший специалист (например, токарь-универсал) порою получал по 200, а за Уралом и по 400 рублей (при средней зарплате 150–200 рублей на свободе). Правда, половина заработка сразу отчислялась «хозяину» (на содержание колонии), а из оставшейся высчитывались алименты, иск в пользу потерпевшего, расходы за содержание и проч. То есть на расчетный счет зэка попадала примерно треть заработанной суммы.

Ее можно было потратить лишь в колонистском «ларьке» на слипшиеся конфеты и убогие консервы. Да и то всего от 5 до 15 рублей в месяц: больше не позволял закон. И тогда мудрый зэковский народ придумал ловкую операцию. Часть зарплаты арестант официально перечислял на волю «в помощь родным» (это разрешается). Те же, получив в сберкассе от непутевого сына живые деньги, нелегальными путями переправляли их назад в колонию, где зэк тратил их на «черном рынке».

В сетях и сетках нового времени

С приходом перестройки дела изменились. Формально процесс гуманизации ослабил гнет бессмысленных запретов. Увеличилось количество посылок и передач, их вес. Посылки можно получать с первого же дня отбывания наказания. Да и ассортимент «ларьков» в зоне стал побогаче. Но при нынешнем убогом уровне жизни населения большинству арестантов не приходится надеяться на помощь родных. Заработать «за колючкой»? Производство находится, по выражению зэков, «ниже уровня городской канализации». На «зоне», как и на воле, происходит массовое имущественное расслоение обитателей. Все больше бродит «чертяк» (замызганных, оборванных арестантов).

И в новых условиях неожиданно появился тоже новый, уникальный вид зоновской валюты. Это… овощные сетки! Или, как их называют на официальном языке, «сетчатые мешки». Работа не требует особого обучения, товар ходовой, в «зонах» не нужно оборудования (только челноки да нитки)… И сел зэковский народ за вязку «сеток» от Ростова до Магадана.

Причем занялись плетением не только «пахари». Новые веяния привели к тому, что за челнок взялась и «братва». Пока труд был обязательным и кодекс – исправительно-трудовым, делом доблести и геройства «правильного пацана» был категорический отказ от работы. А основная масса арестантов обязана была «греть босяков», то есть поддерживать материально «отрицаловку», «страдавшую за сидельцев» («прикалываясь» за их счет в ПКТ колбаской, сыром и анашой).

Но вот «начальничкам» было дано указание не считать труд «за колючкой» обязательным. Хочешь – работай, не хочешь – собирай по зоне бычки. И «бродяги» неожиданно потеряли возможность «страдать за идею». За отказ от работы никто не наказывал. Как рассказал мне один из питерских «босяков», Грузинчик: «Общак на зоне стал хилый: пахари не зарабатывают, отстегивают мало; а жрать-то хочется… Да и безделье одуряет. Вот у нас вся зона и вяжет. Я тоже пошел». Сетками стали расплачиваться за долги; сетки ставят на кон в азартных играх; за сетки можно купить на «черном рынке» все что угодно – от сигарет до героина.

И сегодня овощные мешки можно считать очередной «лагерной валютой». Конечно, после долларов и рублей, которых по-прежнему ходит в местах лишения свободы немерено. Сохраняет «валютную значимость» и «лагерный квартет» – водка, чай, сигареты, наркота. Причем, если прежде основными поставщиками этих «запретных плодов» являлись «вольняшки» – водители, мастера цехов и т.д., теперь их практически полностью вытеснили сотрудники мест лишения свободы – от рядовых до офицеров. А как же иначе? Ведь производства на «зонах» почти не осталось, число «вольняшек», имеющих связь с волей, ничтожно. Поэтому тяжкая ноша подпольного бизнеса легла на плечи людей в погонах.

И чем дальше, тем таких «барыг в погонах» больше. Вряд ли есть в России зона, где не существует «черного рынка» и нет купленных зэками сотрудников. Не был исключением даже знаменитый соликамский «Белый лебедь», в свое время заслуживший сомнительный титул «самой беспредельной российской тюрьмы» (здесь «ломали» воров и «авторитетов»). В 1992 году дошло до того, что в этом заведении два офицера – командир охраны подполковник Юрьев и начальник отделения боевой подготовки подполковник Большаков – продали осужденным гранаты и боеприпасы, что привело к последующему захвату «покупателями» заложников, гибели прокурора и тяжелому ранению одного из сотрудников колонии. Что уж говорить о других зонах…

В тоске по лагерю?

Неожиданное продолжение история с соловецкими деньгами получила в марте 1997 года. 7 марта Центральный Банк Российской Федерации выпустил банкноту достоинством 500 тысяч рублей, на оборотной стороне которой был изображен Соловецкий кремль. Казалось бы, ничего криминального. Однако это событие вызвало бурю негодования среди многих узников сталинских лагерей и правозащитников. Дело в том, что художник додумался изобразить купола кремлевских башен… без крестов!

Одним из тех, кто обратил внимание на эту несуразицу, был ветеран Великой Отечественной войны Д. Иванов. Он направил гневное письмо в «Московский комсомолец»:

«Это же гулаговский кремль!!! Как только ГПУ превратило Соловки в концлагерь, купола Преображенского собора (5 луковиц с крестами) были разрушены. Над башенками куполов сделали деревянные шатры, покрытые рубероидом, чтобы дождевая вода не проникала в здание собора, где была устроена столовая для заключенных. В 1937 году, после того как были установлены звезды на башнях Московского Кремля, на колокольне также установили звезду вместо креста.

В 1985 году, когда монастырь еще был туристским объектом, начались реставрационные работы, и маленькие купола собора уже были восстановлены как “луковицы” с крестами. А в 1988 году, когда монастырь был передан Русской Православной Церкви, все купола засверкали позолотой. В том же году альпинисты сняли звезду с колокольни, передали ее в музей и водрузили святой крест.

Думаю, что пятисоттысячную купюру нужно немедленно изъять из обращения, а оставшиеся на руках станут экспонатами нашей очередной глупости».

Однако чиновники ЦБ не согласились с ветераном. Они заявили, что Соловецкий монастырь на оборотной стороне банкноты изображен без крестов неспроста. Это «своего рода дань памяти узникам, жертвам сталинских репрессий». Но имя художника, нарисовавшего банкноты, на всякий случай разглашать не стали.

Однако после деноминации упрямые банкиры так и оставили гулаговский кремль – уже на 500-рублевой купюре. Чтобы помнили…

Но и это еще не все! В 1997 году была выпущена серебряная монета из серии «Памятники архитектуры России» достоинством 3 рубля с изображением Соловецкого монастыря. Монета общей массой 34,88 г, проба сплава – 900/1000, диаметр – 39,0 мм, толщина – 3,3 мм. Чеканили монеты на специальных станках. Всего таких «соловецких трешек» отштамповали 15 тысяч штук.

Если вы думаете, что этим история соловецкой «валюты» завершилась, то сильно ошибаетесь. В 1999 году свое веское слово сказала Башкирия. В Уфе тиражом 2 тысячи экземпляров было выпущено новое средство оплаты услуг: карточка для таксофона, на которой изображена… стена Соловецкого монастыря с башней на переднем плане! Какое отношение имеет Башкирия к Соловкам – Бог весть… Но в среде коллекционеров эта карточка уже стоит приличные деньги!