И сквозь магический кристалл

Рифма – способ сравнить настоящее с прошлым. Или с чужим. Попал я вчера на озеро Уолден – и тут же увидел карельский перешеек, отчасти озеро "Красавица", отчасти соседнее с ним озеро "Чертово". Чуть ниже горки вдоль берега, чище вода, нет гогота и пьющих компаний (не пьют здесь на природе – штраф будет запредельным), да и курящей увидел только жену рыболова, хотя обошел с женой все озеро по периметру. Но Карелия, в прибранном финском варианте, а так будто и не уезжал, даже поезд промелькнул и прогудел, прикидываясь пригородной электричкой в Комарово.

Но говорю я об этом не для того, чтобы сказать, что штат Массачусетс похож на Ленинградскую область, и зарифмовать их, а чтобы поведать об одном мемориальном месте на берегу озера. Прямо у автомобильной стоянки стоит скромная, да что там скромная, убогая хижина (рифма "чухонец", ну, так лови ее скорей), в которой кровать, камин, два стула и конторка. Хижина – новодел, и стоит не на историческом месте, а поближе к публике. Но хозяин исторической хижины, пожалуй, один из самых интересных американских мыслителей, повлиявший на Толстого, Ганди и Лютера Кинга. Вам он хорошо известен, но я поиграю в загадки.

Узнавайте. ”Как же надлежит человеку в наше время относиться к нашему  правительству? Я отвечу, что он не может связать себя с ним, не навлекая на себя позора. Я ни на миг не согласен признать своим правительством политическую организацию, которая является правительством раба".

Думаете, Пионтковский сурово судит Путина, или Каспаров пригвоздил к позорному столбу его коррупционный режим? Нет, это выпускник Гарварда образца 1837 (Пушкину еще раз наше "Здрасьте") Генри Торо. И пишет он, протестуя против войны Америки против Мексики, а до этого протеста, как последователь Руссо, прожил два года на берегу озера Уолден в собственноручно построенной хижине.

Но нам он интересен своей более, чем актуальной позицией. Отчасти повторяя идеи Локка, но на американский лад, он говорит о праве человека и общества оказывать сопротивление правительству, если оно становится тираническим. И говорит не о сопротивлении на словах и в ассонансных рифмах, а на деле, с оружием в руках: "Все признают право на революцию, то есть право не присягать и оказывать сопротивление правительству, когда его тирания или его неспособность становятся нестерпимы. Однако почти все говорят, что сейчас дело обстоит не так". Сегодня рано, завтра поздно. Но неспособность нестерпима давно.

Сам Торо был последователен в своих убеждениях. Он был бунтовщиком пострашнее Пугачева, но опять же по-американски. Когда его недовольство правительством дошло до предела, он сделал то, что в Америке хуже революции, он отказался платить налоги. И сел за это в тюрьму.

А вот как злободневно звучат его слова, будто он смотрит на Россию, захватившую Крым и Донбасс, и тщетно пытается призвать к совести россиян-ватников: "Известное трение есть в каждой машине… Но когда у трения появляется своя машина, а угнетение и грабеж делаются организованными, я говорю: не надо нам такой машины. Другими словами, когда шестая часть населения страны, провозгласившей себя прибежищем свободы, является рабами, а всю страну наводняют чужеземные войска и вводят там военные законы, я считаю, что для честных людей настало время восстать и совершить революцию. Это тем более неотложный долг, что захваченная страна — не наша, а армия захватчиков — наша".+

Страна не наша, а армия – наша. Вот так поедешь в погожий денек на озеро близ городка Конкорд (родного города Торо), а попадешь в Россию, кайфующую от захватнических войн. И ведь предупреждал Торо Путина: все закончится революцией, не верит себе на голову. Что делать, чай, не Лев Толстой.