Как маньяк Чикатило прикидывался украинским националистом

3 июня. Прокурорское место наконец занято. Судья Л.Б.Акубжанов представляет сразу двух государственных обвинителей – Анатолия Ивановича Задорожного и Александра Борисовича Куюмджи. До конца процесса они будут сидеть рядом напротив клетки, лицом к лицу с Чикатило.

Чикатило: «Отводы у меня обоим прокурорам. А судья связан с ассирийской мафией. Правду затирает. И справка фальшивая. Это судья пишет фальшивки, что я здоров. А меня надо лечить. Судья работает на мафию».

Акубжанов предупреждает Чикатило об ответственности за оскорбление суда, предлагает ему сесть. Тот остаётся на ногах и что-то кричит. Акубжанов снова предупреждает: подсудимый может быть удален из зала суда. Словесным сражением судьи и подсудимого будет отныне начинаться едва ли не каждое заседание суда.

+++

В очередной раз прилетев в Ростов – 26 июня, – узнаем, что сенсация всё же состоялась: Чикатило устроил в клетке стриптиз. Расстегнул и сбросил брюки, повернувшись лицом к публике. Ближе всех к клетке сидела молодая женщина-психолог из «Феникса». Одна из медицинских дам, при этом присутствовавшая, сказала нам сурово: «Он не только сам женоподобный – и пенис у него такой же».

На следующее утро в Доме правосудия состоялось очередное представление.

Чикатило смирно сидит в своей обычной позе – бочком, изогнувшись и ссутулившись. Он, как всегда, отчаянно зевает, и Вадим Кулевацкий, как всегда, выкрикивает: «Что ночью-то делал?». Появляется суд. Все встают, Чикатило тоже. Все садятся. Он стоит. И вдруг одним движением сдергивает рубашку с олимпийской символикой, другим – расстегивает брюки, они падают, под ними ничего нет. Он стоит совершенно голый, белый, каким бывает человек после долгой зимы или многих месяцев тюрьмы. Первыми спохватываются конвойные – они врываются в клетку, натягивают на Чикатило брюки, выволакивают и буквально сбрасывают его вниз по лестнице, скатываясь вместе с ним. Через несколько минут его водворяют на место, уже одетого и в наручниках – чтоб не мог снова расстегнуться.

Судья Акубжанов приказывает конвою впредь в подобных случаях применять силу, вплоть до дубинок. И удаляет Чикатило из зала суда до 2 июля.

+++

Постепенно он меняет тактику поведения, становится резок и агрессивен. Если в мае он ещё давал показания, если в июне больше молчал и с деланным безразличием зевал, то в июле он пользуется любой возможностью, чтобы заговорить. С первой же минуты заседания из клетки разносится глухой голос Чикатило, он никому не даст говорить и мешает слушать.

Он говорит о том, что остается борцом на баррикадах, что скоро родит, что Окуджава (так он стал звать Акубжанова) подкуплен ассирийской мафией и устроил тайное судилище, о том, что первые девять глав его автобиографического романа, позволяющие считать автора великим писателем современности, уже написаны и надёжно спрятаны верными людьми, а Окуджаве он не позволит примазываться к своей литературной славе.

Но появилось и кое-что новое. Чикатило переходит на украинский язык. Он требует переводчиков (с русского на украинский и с украинского то ли на абиссинский, то ли на ассирийский – это для Акубжанова). Требует нового адвоката. Обычно он не настаивал на отставке Марата Хабибулина. Но теперь в суде два прокурора, а с судьей и заседателями против него уже пятеро; у него же только один защитник. Пусть введут в процесс второго адвоката, его выделил специально для Чикатило украинский Рух. Живёт адвокат в Киеве, зовут его Шевченко Степан Романович.

Всякому, кто хоть немного знаком с украинской культурой, фамилия Шевченко приходит в голову первой. А Степаном Романовичем звали съеденного брата Чикатило.

+++

В один из июньских дней допрашивали свидетелей-детей, как положено по закону, в присутствии родителей и педагога. Чикатило почувствовал себя в родной педагогической стихии. Он знал, как можно детей завлечь и как – запугать. Он смотрел на них угрюмым взглядом и что-то неразборчиво бормотал. Младший брат убитого им Вити Петрова, одиннадцатилетний Саша, который видел Чикатило на ночном вокзале, вдруг захрипел и стал синеть, будто его душили. Он так и не смог дать показания.

Допрашивали старушку, со двора которой он унёс санки, чтобы вывезти расчлененный труп Татьяны Рыжовой. Старушка сказала, что у неё пропали не только санки, но ещё и доски. Что тут началось! Нет, досок твоих не брал! А если досок не брал, значит, и вс остальные показания престарелой свидетельницы следует поставить под сомнение.

+++

Он крыл Акубжанова нецензурными словами, хотя утверждал прежде, что всегда краснеет, услышав подобное. Он не давал судье говорить и после очередного, пятого или десятого предупреждения удалялся из зала. Когда конвой выволакивал его из клетки, он хрипло пел на родном украинском языке: «Распрягайте, хлопцы, кони…»

Время от времени вместо украинской народной песни он затягивал куплет из пролетарского гимна: «Вставай, проклятьем заклеймённый…».

+++

Чикатило, прежде дававший отвод судье и заседателям, вдруг ополчился на секретаря – Елену Храмову, потребовал заменить её секретарем мужского пола. В её присутствии им якобы овладевает страсть. После обсуждения деликатного вопроса в ходатайстве было отказано, ибо, приняв его, суд тем самым подтвердил бы сексуальные патологии Чикатило. В тот же день Андрей Романович вновь поведал о своей беременности и о том, что его, «беременную хохлушку», конвойные бьют палкой по животу. Было решено освидетельствовать подсудимого – разумеется, не на предмет беременности, а по поводу телесных повреждений, которые ему якобы нанесли.

+++

10 августа. Кульминация суда: прения сторон.

Заседание открылось пением «Интернационала». «Вставай, проклятьем заклейменный…» – начал глухой голос из клетки и сразу умолк. Затем он пропел суду: «Это есть наш последний и решительный бой…».

Его в очередной раз выдворили из зала. Он выкрикнул «Хай живе вильна Украйна!», будто на свободу Украины кто-то намеревался покуситься прямо в зале суда, запел «Распрягайте, хлопцы, кони…», и скрылся из вида.

+++

Вошёл суд. Все встали и остались стоять до конца приговора. Акубжанов разрешил сидеть только потерпевшим. Им не выстоять было два дня – врачи отпаивали то одну, то другую женщину, под руки выводили из зала тех, кого не удалось привести в чувство лекарствами.

Громким голосом, заметно волнуясь, судья начал читать приговор. И тут же другой голос, глухой и монотонный, раздался из клетки. Несколько минут длился дуэт, потом Акубжанов распорядился отправить подсудимого в камеру. Время от времени его приводили в зал суда – он должен был слушать приговор, – и тогда звучали знакомые слова о Рухе и свободной Украине, о беременности и баррикадах, об ассирийской мафии и партизанах.

Чем дальше читал приговор Акубжанов, тем больше было напряжения в зале. Чаще обмороки на скамьях потерпевших. То там, то здесь нетерпеливая публика вставала на скамейки, чтобы лучше видеть. Акубжанов строго наводил порядок в зале. Подсудимого поднимали в клетку и отправляли назад.

Из выкриков Чикатило: «Я – честная хохлушка! Ни первого, ни последнего слова мне не давали! Подписал под пытками и наркотиками!»

+++

Судья АКУБЖАНОВ. Чикатило, суд приговорил вас к смертной казни. Вам ясен приговор?

ЧИКАТИЛО. Мошенник!

АКУБЖАНОВ. Вам приговор ясен?

ЧИКАТИЛО. Свободу России и Украине!

Это были последние слова Чикатило в зале суда.

(Цитаты: Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин, «Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы», 1992)